Тараканы - Несбё Ю

— Мне необходимы кое-какие сведения, — начал он.

— Что именно?

— Ты была поверенным в делах, когда посол отсутствовал, значит, ты фиксировала время его отлучек.

— Разумеется.

Он назвал ей четыре даты, которые она тут же проверила по своему ежедневнику. Именно в эти дни посол отсутствовал. Три раза он ездил в Чиангмай и один раз во Вьетнам. Харри медленно записывал эти сведения в блокнот, готовясь задать следующий вопрос.

— Не был ли посол знаком с какими-нибудь норвежками в Бангкоке?

— Нет… — протянула Тонье. — Насколько мне известно. Ну конечно, кроме меня самой.

Харри выждал, пока она возьмет чашку чая и опять сядет, и снова спросил:

— Что ты скажешь, если я предположу, что у вас с послом была связь?

У Тонье Виг отвисла челюсть. Гордость норвежской стоматологии.

— О боже! — воскликнула она.

Без малейшей иронии, так что Харри смог лишь констатировать, что «О боже!» все еще входит в словарный запас некоторых женщин. Он откашлялся.

— Да, я думаю, что вы с послом проводили те самые дни, которые мы только что перепроверили, в отеле «Марадиз», и по такому случаю я должен знать, сколь вы были близки и где ты лично находилась в день убийства.

Казалось невероятным, что бледное лицо Тонье Виг может стать еще бледнее.

— Могу я переговорить с адвокатом? — спросила наконец она.

— Нет, если тебе нечего скрывать.

На глаза у нее навернулись слезы.

— Мне нечего скрывать, — проговорила она.

— Тогда тебе следует отвечать на мои вопросы.

Она осторожно промокнула салфеткой глаза, чтобы не размазать макияж.

— Вы знаете, у меня было желание убить его.

Харри отметил про себя, что она снова перешла на «вы», и терпеливо приготовился ждать продолжения.

— Такое сильное желание, что я почти обрадовалась, узнав, что он мертв.

Харри понял, что ее понесло. Только бы не сказать или не сделать какую-то глупость, чтобы она не остановилась, ведь признание редко приходит одно.

— Это потому, что он не хотел уходить от своей жены?

— Нет! — качнула она головой. — Вы меня не поняли. Потому что он все мне испортил! Все, что…

И она разразилась такими горькими рыданиями, что Харри понял: сейчас она скажет что-то очень важное. Взяв себя в руки, она вытерла слезы и откашлялась:

— Он был политическим назначенцем, в целом непригодным для этой должности. Я уже стала первым кандидатом на должность посла, как вдруг стало известно о его назначении. Его спешно прислали сюда, будто бы нет иных способов удалить его из Норвегии. И мне пришлось расстаться с ключами от посольского кабинета, вручив их тому, кто не умеет отличить советника от атташе. У нас никогда не было никакой связи, для меня абсурдна сама мысль об этом, понимаете?

— Что случилось потом?

— Когда меня вызвали на опознание, я внезапно забыла обо всех прошлых обидах и поняла, что у меня появился новый шанс. Я начала вспоминать, каким милым и умным человеком был убитый. Это правда! — воскликнула она, будто Харри ей возражал. — Пусть даже он, на мой взгляд, не особенно годился на роль посла. И знаете, я после этого долго думала обо всем случившемся. О том, что я, наверное, не умею видеть главного в жизни, что на свете есть вещи важнее работы и карьеры. Может, я и не буду добиваться этого поста. Посмотрим. Надо еще о многом подумать. Нет, не могу сказать сейчас ничего определенного. — Она всхлипнула еще пару раз и, казалось, полностью пришла в себя. — На самом деле советник посольства редко назначается на должность посла в том же самом посольстве. Насколько мне известно, до сих пор подобного не случалось.

Она достала зеркальце и удостоверилась, что макияж не пострадал, а потом сказала скорее сама себе:

— Но возможно, я окажусь первой.

Возвращаясь на такси в Управление, Харри окончательно решил вычеркнуть Тонье Виг из списка подозреваемых. Она убедила его, а к тому же смогла привести доказательства того, что находилась в других местах в те дни, когда посол ездил в отель «Марадиз». Тонье также подтвердила, что в Бангкоке проживает не так уж много норвежек, так что выбирать было особенно не из кого.

Внезапная мысль, озарившая Харри, показалась ему ударом под дых. Притом что она была вовсе не такой уж невероятной.

Девушка, вошедшая в стеклянную дверь «Хардрок-кафе», была совсем не похожа на ту, которую он видел в саду и на похоронах: угрюмую, замкнутую, с капризным и упрямым выражением лица. Руна просияла, увидев его за столиком с опустевшей бутылкой колы и газетой в руках. На ней было синее в цветочек платье с коротким рукавом. Как искусный фокусник, она держала протез так, что тот казался настоящей рукой.

— Ты ждал меня, — восторженно произнесла она.

— Трудно рассчитать время при таких пробках, — ответил Харри. — А мне не хотелось опаздывать.

Руна села за столик и заказала себе чай со льдом.

— Вчера твоя мать…

— …спала, — коротко закончила девушка. Так лаконично, что Харри понял: это предупреждение. Но у него не было времени на разговор обиняками.

— В смысле — была пьяна?

Она взглянула на него. Радостная улыбка на ее лице померкла.

— Ты хотел поговорить со мной о моей матери?

— И о ней тоже. Как они жили с твоим отцом?

— Почему бы тебе не спросить ее об этом?

— Потому что я считаю, что ты меньше лжешь, — откровенно признался Харри.

— Вот как? В таком случае, они жили потрясающе. — На ее лице снова появилось упрямое выражение.

— Все так плохо?

Она резко повернулась к нему.

— Прости, Руна, но это моя работа.

Она пожала плечами.

— Мы с матерью давно не ладим. А отец был моим союзником. Думаю, мать ревновала.

— Кого именно из вас?

— Сразу обоих. Может, его. Не знаю.

— А его почему?

— Она была ему не нужна. Пустое место…

— Отец не брал тебя с собой в отели, Руна? Например, в отель «Марадиз»?

Она посмотрела на него с удивлением.

— Что ты имеешь в виду? Зачем ему было это делать?

Харри уставился на газету, лежавшую на столике, но потом заставил себя поднять глаза на девушку.

— Брр! — вырвалось у нее, и она уронила ложечку в чашку, расплескав чай. — Странные ты вопросы задаешь. К чему ты клонишь?

— Хорошо, Руна, понимаю, это нелегко, но я вынужден предположить, что твой отец совершил то, в чем ему следовало бы раскаяться.

— Папе? Папа всегда раскаивался. Он раскаивался, брал на себя вину, сожалел и… но эта ведьма не хотела оставить его в покое. Она постоянно пилила его, что он сделал не так и не этак, что он втянул ее во что-то и так далее. Она думала, я ничего не слышу, но я-то все слышала. Каждое слово. Что она не в состоянии жить с евнухом, что она цветущая женщина. Я говорила ему, чтобы он ушел от нее, но он продолжал терпеть. Ради меня. Он не говорил мне об этом, но я знала, что он терпит ее ради меня.

Последние два дня Харри буквально купался в потоках женских слез, но сейчас обошлось.

— Я хотел только сказать, — начал он, наклонившись к ней и заглядывая ей в глаза, — что у твоего отца была не такая сексуальная ориентация, как у других людей.

— Так ты из-за этого так распереживался? Потому что думаешь, будто я не знаю, что мой отец извращенец?

Харри чуть было не обомлел от изумления.

— Что именно ты понимаешь под извращенцем? — выдавил он.

— Гомик. Голубой. Педик. Гей. Я результат тех немногих совокуплений, которые эта ведьма имела с папой. Он считал, что это отвратительно.

— Он сам так говорил?

— Разумеется, он был слишком порядочным человеком, чтобы рассказывать об этом мне. Но я и так знала. Я была лучшим его другом. Это он мне сам говорил. Причем единственным другом. «Ты и лошади — единственное, что я люблю в жизни», — сказал он мне однажды. Я и лошади — здорово, не правда ли? Думаю, у него был мальчик, возлюбленный, еще в годы учебы, прежде чем он встретил мою мать. Но тот парень бросил его, не захотел признаться в такой связи. Да и папа тоже не стремился к огласке. Все это было давно, и в те времена подобные вещи воспринимали иначе.

Она произнесла эти слова с абсолютной убежденностью подростка. Харри поднес стакан к губам и медленно отпил из него. Нужно было выиграть время, ведь все повернулось не так, как он ожидал.

— Ты знаешь, кто бывал в отеле «Марадиз»? — спросил наконец он.

Она лишь кивнула в ответ:

— Мать со своим любовником.

Покрытые инеем ветки тянулись к блеклому зимнему небу над Дворцовым парком. Дагфинн Торхус стоял у окна, наблюдая за человеком, который бежал, зябко подняв плечи, вверх по улице Хокона VII. Зазвонил телефон. Торхус посмотрел на часы: было время обеда. Он проводил взглядом прохожего, пока тот не скрылся в дверях метро, и только потом взял трубку и назвал свое имя. Наконец сквозь свист и треск помех пробился голос.