Уже мертва - Райх Кэти

Вернувшись домой под вечер, я переключила телефон на автоответчик и легла спать. Образы знакомых мне людей перемешались в сознании с неопознанными личностями и явились во сне беспорядочным калейдоскопом. Райан в этом сне загнал Гэбби в какое-то сооружение из досок. Пит и Клодель вырыли яму в моем дворике. Кэти загорала на полиэтиленовом пакете на веранде дачного дома и не желала мазаться защитным лосьоном.

Я несколько раз просыпалась, а в восемь вечера поднялась голодная и с головной болью и взглянула на автоответчик. Красный огонек трижды моргал, гас и вновь трижды моргал. Три сообщения. Я прошла к нему и нажала кнопку воспроизведения.

Пит обдумывал, принять ли ему предложение какой-то юридической фирмы в Сан-Диего. Кошмар. Кэти собиралась бросить учебу. Замечательно! Третий звонивший не пожелал сказать мне ни слова. Вестей от Гэбби опять не было. Просто здорово!

Двадцать минут болтовни с Кэти не принесли ни капли облегчения. Она разговаривала со мной вежливо, но очень уклончиво. А закончила беседу длинной паузой и фразой «Перезвоню позже». Потом я закрыла глаза и представила свою Кэти тринадцатилетней. Вот она стоит рядом с жеребцом, прижимается к его темной гриве светловолосой головой. Мы с Питом приехали тогда навестить ее в лагере. Увидев нас, Кэти оставила коня, подбежала к нам и бросилась мне на шею. Ее щеки пылали от радости и волнения. Мы с ней были так близки в те далекие дни! Куда подевалось наше взаимопонимание? Что заставило ее страдать сейчас? Может, наш с Питом разрыв?

Снедаемая угрызениями совести, я набрала номер Гэбби. Трубку никто не взял. Мне вспомнилось время, когда Гэбби исчезла на целых десять дней. Переживая за нее, я сходила с ума. Как выяснилось позднее, она решила тогда уединиться, чтобы лучше познать себя. Может, и сейчас ей просто-напросто взбрело в голову поизучать свой внутренний мир?

Две таблетки тайленола помогли избавиться от головной боли, а фирменное блюдо в «Сингапуре» утолило голод. Как отделаться от дурного настроения, я не знала. Ни голуби, ни незнакомые люди на скамейке в парке не могли отвлечь меня от неспокойных мыслей. Мой мозг одолевали навязчивые вопросы. Кто убийца? Как он выбирает жертвы? Знакомится ли с ними? Втирается в доверие? Адкинс была убита в собственной квартире. А Ганьон и Тротье? Где? В заранее запланированном месте? В месте, специально обустроенном для убийства и расчленения? Убийца ли Сен-Жак?

Я пялилась на голубей, не видя их. Мне представлялись жертвы, застывший в их глазах ужас.

«Шанталь Тротье было всего шестнадцать, — думала я. — Он запугивал ее? Когда она поняла, что умрет? Пыталась ли упросить его не причинять ей зла? Не убивать ее?»

Мне вновь представлялась Кэти. Та девочка значила для кого-то то же самое, что для меня значит она. Мое сердце до боли сжималось от наполнявшего его сострадания.

Я заставляла себя сосредоточиться на настоящем и подумать о завтрашнем дне. С утра займусь в лаборатории обследованием найденных костей. Только бы пореже встречаться с Клоделем. Надо не забыть смазать корку на щеке. Итак, Кэти считает, что ее призвание — быть поклонницей НБА. Все мои доводы она пропустила мимо ушей. Пит, возможно, умотает в Сан-Диего. Я сексуально озабочена, как Мадонна, а утолить свою жажду не могу. Где, черт возьми, пропадает Гэбби?

— Я знаю, что надо делать, — произнесла я вслух, испугав голубей и мужчину рядом.

Я вернулась к дому, не заходя в квартиру, направилась в гараж, вывела машину, поехала к площади Сен-Луи и, припарковав «мазду» на Анри-Жюлиан, пошла к Гэбби. Иногда ее дом напоминал мне мир кукол Барби. Сегодня при виде этого сооружения я вспомнила о Льюисе Кэрролле и даже чуть заметно улыбнулась.

Крыльцо лавандового подъезда освещала единственная лампочка. В окнах Гэбби свет не горел. Они смотрели на меня темными зеркалами, словно твердя: «Алисы нет дома».

Я позвонила в третью квартиру. Никто не ответил. Нажала кнопку звонка еще раз. Тишина. Жильцы из первой, второй и четвертой квартиры тоже не отозвались. Страна чудес закрылась на ночь.

Я вернулась к «мазде», села в нее и медленно объехала сквер, надеясь увидеть где-нибудь машину Гэбби. Напрасно. Я бесцельно направилась на юг, затем свернула на восток, к Мейну.

Проискав в течение двадцати изнуряющих минут место для парковки, я поставила машину прямо на одной из немощеных аллей, примыкавших к Сен-Лорану. Аллею усыпали сплюснутые банки из-под пива, в нос било невыносимое зловоние несвежей мочи. Вверив свою «мазду» невидимым силам парковочного бога, я зашагала к Мейну.

Как в тропическом лесу, в Мейне обитают абсолютно разные люди. Люди, занимающие совершенно разные социальные ниши. Одна часть его жителей активна днем, другая — исключительно ночью.

В период суток между рассветом и закатом Мейн — царство разносчиков пищи, бизнесменов, владельцев магазинов, школьников и домохозяек. В это время здесь разговаривают о коммерции и играх и пахнет вкусной едой: свежей рыбой из «Вальдмана», копченым мясом из «Шварца», выпечкой из «Польской булочной».

С приходом сумерек и включением фонарей и барных огней, с закрытием магазинов и открытием таверн и стриптиз-клубов дневные обитатели тротуаров Мейна уступают место совершенно иным созданиям. Некоторые из них безопасны. Например, туристы и студенты, жаждущие веселья и дешевых развлечений. Другие содержат в себе яд. Это сутенеры, дельцы, проститутки и сумасшедшие. Охотники и добыча, основные звенья в цепи человеческой мерзости.

В четверть двенадцатого, когда я здесь появилась, Мейн заполняла ночная смена. На улице толпился народ, дешевые бары и бистро были забиты до отказа. Я прошла до Сен-Катрин и остановилась на углу, повернувшись спиной к «Чудесной провинции». Начать следовало с этого места. Быстро войдя в заведение, я миновала телефонный автомат, из которого недавно Гэбби в панике звонила мне.

В зале пахло жиром и пережаренным луком. Ужин здесь уже закончился, а ночная пьянка еще не началась. Только в четырех кабинках за столиками сидели посетители.

В одной из кабинок я увидела двух индейцев, медитирующих над тарелками, наполовину заполненными чили. На головах одинаковые перья с чернильным отливом. Обилие выделанной кожи, украшенной гвоздиками.

В дальней кабинке сидела женщина с тонкими руками и облаком платиновых волос на голове. Она курила и пила кофе. На ней был узкий красный топ и брюки, которые моя мама назвала бы «капри». Физиономию искривляла застывшая гримаса женщины, бросившей учебу, чтобы вступить в ряды вооруженных сил.

Пока я за ней наблюдала, женщина допила кофе, сделала последнюю затяжку, погасила окурок о металлический диск на столе, игравший роль пепельницы, и обвела зал скучающим взглядом. По размалеванному лицу было видно, что ночная жизнь давно ей знакома. Создавалось впечатление, что, будучи не в состоянии конкурировать с молодыми, эта особа занимается торопливым обслуживанием клиентов в тени аллей или делает минеты на задних сиденьях машин. То есть доставляет удовольствие припозднившимся гулякам за умеренную плату. Подтянув топ на костлявой груди, она взяла счет и направилась к стойке.

В кабинке у двери расположились трое молодых парней. Один из них растянулся на столе, подложив под голову руку. На всех троих футболки, шорты и бейсбольные кепки — на двоих козырьками назад. На третьем, вопреки моде, бейсболка сидела правильно. Двое сидящих уплетали гамбургеры, практически не глядя на своего товарища. Всем троим было лет по шестнадцать.

В четвертой кабинке я увидела монашку. Гэбби здесь не было.

Я вышла на улицу и посмотрела в обе стороны вдоль Сен-Катрин. В восточной ее части собирались байкеры, выстраивая у обочины свои «харлеи» и «ямахи». Было тепло, но на байкерах, как обычно, тускло поблескивали здоровенные ботинки.

Их подруги сидели на задних сиденьях или примыкали к отдельным женским кружкам. Картина напомнила мне среднюю школу. Однако от школьниц этих женщин многое отличало: они добровольно выбрали жизнь жестокости и мужского доминирования. У байкеров принято контролировать и пасти женщин. А еще — что гораздо омерзительнее и чудовищнее — обмениваться ими, сводить их, с кем душе угодно, покрывать татуировками, колотить и даже убивать. Наверное, этим женщинам нравится такая жизнь. Какое будущее их ожидает и на что они надеются, трудно себе вообразить.

Я перевела взгляд на западную часть Сен-Лорана и сразу увидела то, что хотела увидеть: двух проституток у «Гранады». Обе курили и оглядывали проходивших мимо людей. Одну я узнала, а вторую — нет.

Мне вдруг страстно захотелось вернуться домой, но я поборола в себе это желание.

Может, мне следовало как-то по-другому одеться? Не в рубашку, джинсы и сандалии, а во что-то другое? Черт его знает…

«Хватит смущаться, Бреннан, — приказала я себе. — Ты просто ищешь предлог, чтобы пойти на попятную. В худшем случае эти красавицы пошлют тебя куда подальше. Вот и все».