Включить. Выключить - Маккалоу Колин

Робин улыбнулась:

— Ой, перестань, Аддисон! Вот еще глупости!

С салатом было покончено; Аддисон Форбс отложил нож и вилку и уже в который раз задумался о том, как его угораздило еще студентом жениться на пустоголовой медсестричке. Впрочем, ответ он знал, но предпочитал не думать о нем: ему не хватало денег, чтобы закончить учебу, она была от него без ума, и они разделили на двоих жалованье медсестры. Он планировал обзавестись семьей не раньше, чем закончит ординатуру, но глупая женщина забеременела прежде, чем он успел получить диплом. Вот и пришлось разрываться между практикой и дочерьми-близнецами, названными по настоянию матери Робертой и Робиной. Близнецы были однояйцевыми, но Роберта унаследовала его склонность к медицине, а бесшабашная Робина стала преуспевающей моделью. Позже вышла за подающего надежды брокера.

С годами антипатия Аддисона к жене не рассеялась — напротив, окрепла настолько, что он видеть ее не мог и втайне мечтал о ее медленной и мучительной смерти.

— Робина, лучше бы ты, — заговорил он, вставая из-за стола, — записалась на какие-нибудь курсы в колледже Западного Холломена, вместо того чтобы жевать попкорн в киношках. Или попивать — как известно, это основное занятие всех женщин средних лет, у которых ни к чему нет способностей. О курсах медсестер даже не мечтай — математика тебе не по зубам. Теперь, когда наши дочери покинули материнскую заводь ради жизни на просторах океана, твоя заводь превратилась в болото.

Все их трапезы заканчивались одинаково: Аддисон поднимался по винтовой лестнице к себе в башенку, а Робина пронзительно кричала ему вслед:

— Да я скорее умру, чем сунусь с пылесосом в твою дурацкую берлогу! Ради Бога, хотя бы оставляй дверь открытой!

Сверху донеслось:

— Ты слишком любопытна, дорогая. Нет уж, спасибо.

Промокнув глаза салфеткой, Робин перемешала итальянскую приправу в своем салате и полила мясной рулет клюквенным соусом. Потом вскочила, бросилась к холодильнику и вытащила из-за консервных банок контейнер с картофельным салатом. Ужасно, что Аддисон навязывает ей свой жесткий режим, но Робин знала, почему он так поступает: он не вынесет унижения, если даст себе поблажку при виде настоящей еды.

Кармайн Дельмонико стоял, прислонившись к сапфирово-синему, с золотыми перьями, фазану, нарисованному на ресторанной витрине, и небрежно держал под мышкой большой коричневый пакет. Он равнодушно проводил взглядом ярко-красный «корвет» и вдруг с изумлением заметил, что машина аккуратно подъехала к тротуару, дверца открылась и появились длинные ноги мисс Дездемоны Дюпре.

— Ого! — присвистнул Кармайн. — Ни за что бы не подумал, что вы ездите на такой машине.

— Со временем его цена только вырастет, поэтому я ничего не потеряю, когда решу продать его, — объяснила Дездемона. — Идемте? Я умираю с голоду.

— Я думаю, мы поедим у меня. — Кармайн пошел к тротуару. — Здесь полно студентов из Чабба, а мое лицо в последние дни всем примелькалось благодаря «Холломен пост». И потом, не хочется заставлять бедолаг бегать в туалет, чтобы украдкой хлебнуть запрещенного спиртного.

— Коннектикутские законы о спиртном безнадежно устарели, — заявила Дездемона, шагая рядом с ним. — Студенты имеют право погибнуть на войне, а вот выпить — ни в коем случае.

— Возражений от меня вы не дождетесь, но я не думал, что вы так легко смиритесь с тем, что наши планы изменились.

— Дорогой мой Кармайн, мне тридцать два, я уже старовата, чтобы по-девчоночьи жеманиться, когда мужчина приглашает меня к себе на квартиру — или в дом? Далеко нам идти?

— Нет, близко, за углом. Я живу на двенадцатом этаже здания страховой компании «Мускат». Десять этажей занимают конторы, десять — жилые помещения. Доктор Сацума поселился в пентхаусе, а мне на такие апартаменты не хватило средств. Поэтому жилье у меня скромное.

— Скромность не то качество, которое у меня ассоциируется с вами, — заметила Дездемона, первой входя в мраморный вестибюль.

— Что мне в вас нравится, Дездемона, — сказал Кармайн, пока они поднимались в лифте, — так это манера изъясняться. Поначалу я думал, что вы надо мной издеваетесь, а теперь понимаю, что вам от природы присуща этакая… пафосность.

— Если нежелание пользоваться жаргоном называется пафосностью, тогда да, пафосности у меня хоть отбавляй.