Убежище - Новак Бренда

— Завтра суббота, — сказала она Фейт. — Может, после магазина тканей поискать хорошую гаражную распродажу и…

Она замолчала, когда мимо них проехали две девочки на велосипедах. Одна светловолосая, с прической-хвостиком, а другая с темными длинными волосами. Обе девочки были по возрасту как Отем.

Хоуп слушала их веселые голоса — они смеялись и разговаривали, и нежданными пришли вспоминания о сне, что снился ей прошлой ночью…

«Мамочка! Мама!»

У Хоуп внутри все перевернулось, когда она узнала голос дочери. Она заметалась по какому-то парку, в отчаянии обыскивая каждый закоулок, пока, наконец, не увидела свою темноволосую девочку сидящей на качелях. Та отталкивалась ногами, одной рукой держалась за цепь, а другой махала Хоуп: «Здесь! Мамочка, я здесь!»

Дрожа от волнения, Хоуп заторопилась к ней и увидела, что ребенок похож на нее как две капли воды. С расстояния Отем казалась счастливой и любимой. Но, подойдя ближе, Хоуп увидела, что девочка, только что называвшая ее мамой, на самом деле грязная и растрепанная. Волосы спутались, платье порвано. И она такая худенькая, слишком худенькая…

Ее дочь росла не в любви и заботе, как она всегда верила и надеялась. Может, Отем даже жила на улице в грязи и нищете.

Хоуп испытала невероятный прилив гнева. Гнева на тех, кто плохо заботился об Отем, и на саму себя, за то, что отдала свою дочку чужим людям. Но, кроме того, она еще чувствовала облегчение, что в конце концов нашла Отем. Возможно, теперь они смогут начать все сначала. Дочка явно нуждалась в ней.

«Не волнуйся, Отем! — крикнула она. — Теперь мамочка будет рядом. Я позабочусь о тебе, малышка. С этого момента ты не будешь ни в чем нуждаться».

Но Отем только загадочно улыбалась и продолжала качаться. Хоуп стояла рядом с качелями и просила ее остановиться. Но та только качалась и что-то тихо бормотала себе под нос…

— Хоуп? Что случилось? — Фейт тряхнула ее плечо. Хоуп моргнула и увидела обеспокоенное лицо сестры.

— Ничего. Со мной все нормально, — ответила она. Только это было неправдой. Сердце Хоуп стучало, как молот, и она чувствовала такую всепоглощающую беспомощность, какой раньше не знала.

Фейт нахмурилась и посмотрела на девочек-велосипедисток:

— Это из-за них? Они тебе что-то сказали?

— Нет.

Все еще не оправившись от внутренней дрожи, Хоуп продолжила путь к своей машине. Она больше не позволит снам ее тревожить. Сон — это сон, в нем все нереально. В отличие от Эрвина.

Но эмоции от этого сна были вполне реальны. И сомнения.

«Боже, пожалуйста, пусть она будет в безопасности», — мысленно обратилась Хоуп к Всевышнему.

Паркер размышлял над тем, как ему теперь работать бок о бок с Хоуп Теннер. Плохо было уже то, что она будет приходить в центр с Фейт на дородовые осмотры. Но постоянные, ежедневные контакты были намного хуже. Прошла уже почти неделя, и все равно каждый раз, когда он слышал ее голос или видел, что она заходит к нему, у Паркера непроизвольно сжимались зубы. Он не хотел, чтобы она здесь работала. Он вообще не хотел, чтобы она была поблизости к Инчантменту — и Далтону.

— Миссис Уилсон, пойдемте со мной, — донесся до него голос Хоуп.

Паркер встал и закрыл дверь в кабинет. Будучи администратором, он занимался корреспонденцией, сбором денег от благотворителей, устраивал экскурсии по клинике, давал добро на большую часть расходов, проверял заказы, заключал сделки с поставщиками — среди миллиона других дел — и редко отвлекался. Но сегодня ему никак не удавалось сосредоточиться.

— Ты скучаешь по маме? — вчера вечером спросил Далтон, когда Паркер помогал ему с домашним заданием.

Вопрос захватил его врасплох. В определенном смысле он все еще скучал по Ванессе, но это не было острой болью.

— Скучаю, но не так уж сильно, — ответил тогда он.

— Это хорошо. Я не хочу, чтобы ты грустил. Все эти разговоры о слезах на прошлой неделе… — Он скорчил гримасу.

— Но ведь это не имело отношения к твоей матери, верно?

Паркер подумал, не сказать ли Далтону прямо здесь и сейчас, что его усыновили. Он с самого начала считал, что лучше было бы сказать ему правду. Но Ванесса этого не хотела. Она боялась, что правда об усыновлении разрушит самоуважение Далтона. Паркер с ней согласился, но в основном потому, что Далтон был еще слишком маленьким, чтобы что-то понять. А потом, когда она умерла, а Далтон стал старше, он не мог выбрать подходящего времени, чтобы рассказать, что на самом деле он родился у других людей.