Импульс - Коултер Кэтрин

— Ваш дом просто великолепен, сэр. Я очень рада, что смогла взглянуть на него с воздуха.

— Благодарю вас. Можете называть меня Доминик. А я буду звать вас Рафаэлла.

— Отлично.

Имя Рафаэлла встречалось не так уж часто, и если бы двадцать пять лет назад он потрудился бы справиться о своей дочери, ему бы сказали ее имя. Но Доминику было настолько безразлично, что он даже не изъявил желания посмотреть на малышку. Даже не захотел взглянуть на свидетельство о рождении. Тогда он узнал бы, что фамилия матери была Холланд, а не Пеннингтон. И что его имя не значится в графе «отец». Но Доминик даже не потрудился заглянуть туда. Он бросил на кровать матери чек на пять тысяч долларов и ушел. И его дочь выросла совершенно чужим для него человеком. А он был чужим для нее. До настоящего момента. Неожиданно такая острая боль пронзила Рафаэллу, что она остановилась как вкопанная, не в силах двинуться дальше. Внезапно она почувствовала себя открытой и незащищенной, хотя всеми силами пыталась побороть это ощущение. Рафаэлла обернулась и улыбнулась отцу.

Дом оказался прохладным, полным свежести и просторным; из всех окон открывались великолепные виды на огромный бассейн, невообразимо пестрые сады, пышные зеленые беседки и потрясающие горные хребты, возвышающиеся на задней границе имения. На каждом шагу в вазах стояли свежесрезанные цветы, заполняя дом сладкими, головокружительными ароматами.

Обстановка показалась Рафаэлле какой-то домашней: смесь ярко разукрашенных сундуков, шкафов, маленьких столиков, белых плетеных табуреток и стульев — все в юго-восточном стиле, ничего особенно ценного, за исключением коллекции египетских драгоценностей, выставленных в ящиках под стеклом в просторной гостиной.

* * *

Из дневника матери Рафаэлла узнала все об отцовской коллекции. Там даже была фотография, сделанная в Лондоне у входа в аукцион «Сотбис» в 1980 году.

Он собрал — а может, и украл — множество красивейших предметов времен правления Восемнадцатой династии.

Я читала, что этот период является слишком вычурным, даже говорят, что это дурной вкус, но я видела несколько снимков, сделанных с произведений, — красота неописуемая. Мне бы хотелось подержать в руках этот прозрачный бокал из зеленого стекла, приобретенный Домиником законным путем…— он купил его на «Сотбисе» за бешеные деньги. Может, мне и удастся взглянуть на него, Рафаэлла. Может быть…

Рафаэлле предложили сеть и принесли бокал белого вина.

Она не могла оторвать взгляда от отца. Ее отца. Доминик заметил, что Рафаэлла не сводит с него глаз, и хитро улыбнулся.

— Что-то беспокоит вас, Рафаэлла? Может быть, вы предпочитаете более сладкие вина?

— О нет, вино замечательное. Просто я очень давно мечтала встретиться с вами.

— Я ведь говорила тебе, Дом, — напомнила Коко. — Рафаэлла знает о нас с тобой все. У нее так много газетных вырезок и фотографий, есть даже одна, сделанная фотографом-любителем в Святом Николае. Помнишь? Я рассказала Рафаэлле, как мы ездили в венецианскую крепость, Спиналонгу, ставшую колонией прокаженных…

Доминик легко перебил Коко, кажется, не обидев ее, голос его был мягким, как вкус вина, которое пила Рафаэлла.

— Коко у меня большой знаток истории. И как долго я был предметом подобного интереса?

Рафаэлла встретилась с ним глазами.

— На самом деле не так уж и долго. Но как только тема становится мне интересна, я стараюсь изучить ее вдоль и поперек. Так у меня было и с Луисом Рамо.

«Ну почему он не замечает сходства? Почему не видит его, черт бы его побрал? Неужели мама чувствовала то же самое? Неверие? Острую боль из-за того, что она — совершенно чужой человек, не значащий для него ровным счетом ничего?» Мгновение Рафаэлла не могла смириться с мыслью, что он — ее отец — не сумел разглядеть в ней самого себя. Если бы Доминик узнал, что ее мать лежит при смерти в коме, что бы он сказал, что бы почувствовал? Наверное, ничего. Ему было безразлично, возможно, он и не помнил ее, ведь прошло двадцать пять лет.

— О, Делорио, иди сюда, у меня для тебя сюрприз.

Рафаэлла оглянулась и увидела, как юноша примерно ее лет входит в гостиную. На нем были светло-зеленые льняные брюки и белая теннисная рубашка, на шее виднелась толстая золотая цепь. Юноша напоминал фермера, хотя и очень хорошо одетого. Делорио совсем не был похож на своего аристократичного отца, как и не был похож на сводного брата Рафаэллы.