Тараканы - Несбё Ю

Он вздохнул, придвинулся еще ближе к уху Лёкена и взревел:

— ГДЕ ХОЛЕ И ЭТА БАБА?

Лёкен вздрогнул, его лицо исказила мучительная гримаса.

— Извини, — сказал Йенс. И снял кусочек оранжевого плода со щеки Лёкена. — Просто мне очень важно знать об этом. Вы втроем, как бы то ни было, единственные, кто понимает, как все произошло, верно?

Старый человек хрипло прошептал:

— Верно говоришь…

— Что? — наклонился Йенс к его рту. — Что ты сказал? Повтори!

— Верно говоришь. Папайя правда отдает блевотиной.

Лиз схватилась руками за голову:

— Насчет Джима Лава. Ну не могу я представить себе Брекке стоящим на кухне и подмешивающим в опиум синильную кислоту.

Харри криво усмехнулся:

— То же самое сказал мне Брекке о Клипре. Ты права, ему кто-то помогает, и этот кто-то профессионал.

— Таких людей не ищут по объявлению в газете, это уж точно.

— Да.

— Может, какие-то случайные контакты. Он ведь посещает всякие сомнительные игорные заведения. Или…

Он пристально взглянул на нее.

— Что? — спросила она.

— Ну разве это не очевидно? Это же наш старый друг By. Они с Йенсом были заодно все это время. И Йенс велел ему вставить микрофон в мою телефонную трубку.

— Это больше чем чистое совпадение! Один и тот же человек работал на кредиторов Мольнеса и теперь работает на Брекке.

— Разумеется, это не случайно. Хильде Мольнес рассказывала мне, что именно Йенс Брекке разговаривал тогда по телефону с людьми, требовавшими денег после смерти посла. Сомневаюсь, что он так уж напугал их. Когда мы пришли в «Тай Индо Тревелз», господин Соренсен сказал, что у них нет претензий у Мольнесу. По всей видимости, он говорил правду, думаю, что Брекке уплатил им долг за посла. Разумеется, в обмен на услугу.

— Услугу By.

— Вот именно, — подтвердил Харри и посмотрел на часы. — Черт! Куда же запропастился Лёкен?

Лиз со вздохом поднялась со своего места:

— Надо попробовать позвонить ему. Может, он спит.

Харри задумчиво поскреб подбородок.

— Может быть.

Лёкен ощущал боль в груди. У него никогда не было проблем с сердцем, и он не разбирался в этих симптомах. Если это инфаркт, то пусть тот наконец отнимет у него жизнь. Все равно умирать, так уж лучше лишить Брекке удовольствия мучить его. Хотя кто знает, может, Брекке не особенно и доволен. Может, для него это всего-навсего работа, как и для него самого. Выстрел — и человек упал. Он взглянул на Брекке. Увидел, как двигаются его губы, и, к своему удивлению, понял, что не слышит его.

— Когда Уве Клипра попросил меня обеспечить долларовый долг «Пхуриделла», он сделал это за обедом, а не по телефону, — говорил Йенс. — Я поверить не мог, что это правда. Договор почти на полмиллиарда, и он сообщает мне об этом устно, даже не записывая разговор на пленку! Такого счастливого случая ждешь всю жизнь! — И Йенс вытер губы салфеткой. — Вернувшись в офис, я выкупил долларовые обязательства на свое собственное имя. Если доллар пойдет вниз, то я позже переведу сделку на «Пхуриделл» и скажу, что это обеспечение долларового долга, как мы и договорились. Если же курс поднимется, я заберу себе прибыль и буду отрицать, что Клипра просил меня об этой покупке. Он ведь ничего не сможет доказать. Догадываешься, что произошло, Ивар? Я буду называть тебя Ивар, ладно?

Он смял салфетку и прицелился в мусорное ведро у двери.

— Клипра грозился пойти в правление «Барклай Таиланд». Я объяснил ему, что, если компания окажет ему поддержку, то ей придется взять на себя его долги. Плюс лишиться своего лучшего брокера. Иными словами: у них нет другого пути, кроме как встать на мою сторону. Тогда он пригрозил мне, что пустит в ход свои политические связи. И знаешь что? Он так и не сумел это сделать. Я подумал, что надо решать эту проблему в лице Уве Клипры и заодно завладеть его компанией «Пхуриделл», которая вскоре взлетит в цене, как ракета. И если я это говорю, значит, я не просто так думаю или надеюсь наподобие других пафосных биржевых игроков. Я точно знаю это. И я позабочусь об этом. Так оно и будет.

Глаза Йенса засверкали.

— И я точно знаю, что Харри Холе и эта бритоголовая дама умрут сегодня вечером. Так оно и будет, — произнес он, взглянув на часы. — Прости за мелодраматичность, но время не ждет, Ивар. Настал час подумать о своей выгоде или как?

Лёкен смотрел на него пустыми глазами.

— Не боишься, нет? Крепкий мужик? Рассказать тебе, какими их найдут, Ивар? Каждый из них будет привязан к сваям в реке, у каждого будет пуля в животе и «рожа гориллы» вместо лица. Помнишь, что означает это выражение, Ивар? Нет? Может, во времена твоей молодости это было неизвестно? Я сам никогда не понимал, что это такое. Пока мой друг By не поведал мне, что гребной винт буквально сдирает кожу с лица, обнажая кровавое мясо, понятно? Но главное в том, что это метод мафии. Люди зададутся вопросом, чем эти двое так досадили мафии, но ответа никогда не узнают, ясно? По крайней мере от тебя, потому что ты получишь от меня пять миллионов долларов и бесплатно сделаешь себе операцию, если расскажешь мне, где они сейчас. Ты обучен исчезать бесследно, жить под чужим именем и все такое прочее, разве не так?

Ивар Лёкен смотрел на шевелящиеся губы Йенса и слышал какое-то далекое эхо его голоса. Мимо пролетели слова «гребной винт», «пять миллионов» и «под чужим именем». Он всегда ощущал свою раздвоенность и вовсе не стремился к смерти. Но он понимал разницу между правильным и неправильным и в пределах разумного пытался поступать правильно. Никто, кроме Брекке и By, так и не узнает, как он принял смерть — с поднятой головой или нет; никто не помянет старину Лёкена за кружкой пива, в кругу ветеранов разведки или МИДа, да Лёкену и наплевать на все это. Он не нуждался в посмертной памяти. Жизнь его была засекреченной, и потому совершенно естественно, что он должен умереть вот так. Это не повод для красивых жестов, и он знал, что единственное, чего он желал бы, так это скорейшая смерть. И чтобы прекратилась боль. Больше он ни о чем не жалел. Нет никакой разницы в том, слышал ли Лёкен детали предложения Брекке или не слышал. Ничего теперь не имело значения. В этот момент запищал его мобильный телефон, висящий на ремне.

Харри уже собрался положить трубку, но услышал щелчок, новые гудки и понял, что вызов переадресован с домашнего номера Лёкена. Он прождал еще семь гудков, но потом сдался и поблагодарил девушку за стойкой со смешными косичками в виде ушей Микки-Мауса за разрешение воспользоваться телефоном.

— У нас проблема, — сказал он, вернувшись за столик.

Лиз уже сняла с себя туфли.

— Это из-за пробок, — откликнулась она. — Вечные пробки!

— Мой звонок был переадресован на его мобильник. Но он и там не отвечает. Мне это не нравится.

— Успокойся. Что может с ним случиться в мирном Бангкоке? Наверняка он забыл свой мобильный дома.

— Я совершил ошибку, — сказал Харри. — Я рассказал Брекке, что мы должны встретиться сегодня вечером, и попросил его узнать, кто стоит за фирмой «Эллем Лимитед».

— Что ты сделал? — переспросила Лиз, опустив ноги со стола.

Харри грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнули кофейные чашечки.

— Черт! Черт! Я должен был заметить его реакцию.

— Реакцию? Но это не игра, Харри!

— Вот именно, не игра! Мы решили, что я позвоню ему после встречи и мы договоримся о месте, где должны будем увидеться. Я собирался предложить ему «Лемон Грасс».

— Ресторан, в котором мы были?

— Рядом, и это менее рискованно, чем отправляться к нему домой. Нас было бы трое, как я планировал, и мы смогли бы устроить задержание, вроде того, когда брали By.

— Так ты спугнул его, назвав «Эллем»? — простонала Лиз.

— Брекке неглуп. Он чует неладное. И он проверял меня, пригласив свидетелем на свадьбу, чтобы убедиться, не подозреваю ли я его.

— Трепачи вы, мужики! — фыркнула Лиз. — Вот черт! Харри, а я-то думала, что ты профессионал!

Харри ничего не ответил. Он понимал, что она права и он повел себя непрофессионально. Ну с чего вдруг понадобилось упоминать «Эллем Лимитед»? Он мог бы найти сотню других поводов для встречи. Йенс что-то такое говорил о людях, которые любят рисковать ради самого риска; наверное, он, Харри, и есть такой игрок, да еще к тому же пафосный, как выражался Брекке. Нет, это не так. Во всяком случае, дело не только в этом. Однажды дед объяснил ему, почему никогда не стреляет в куропаток, когда они сидят на земле: «Это нечестно».

Может, в этом причина? Нечто вроде унаследованного охотничьего инстинкта: прежде спугнуть добычу, чтобы потом подстрелить ее на лету, дав ей символическую возможность спастись бегством?

Лиз нарушила его размышления:

— Что теперь будем делать, инспектор?