Пособник - Бэнкс Иэн

Они спрашивают, это твой почерк? Конечно мой, это клавиши управления «Деспотом» на тот случай, если мышка начинает дурить, и я так всегда пишу, когда составляю список покупок. Я вроде помню, что записывал эти комбинации клавиш несколько месяцев назад, а потом потерял бумажку, на которой сделал запись. Я смотрю на перепачканную, помятую визитку в прозрачной полиэтиленовой папочке, узнаю собственный почерк и чувствую, как у меня во рту все пересыхает окончательно, и только и могу, что мямлить, почерк вроде бы как мой, но что с того, ведь кто угодно, любой, всякий мог это взять, то есть… но им вроде вполне хватает и сказанного, и допрос продолжается.

А я думаю только об одном: не признавайся, не признавайся, не признавайся. Тут и детективы, и инспекторы, и старшие инспекторы, и начальники, и еще хер знает кто; потом еще технические специалисты, ребята из криминальной полиции и отдела по борьбе с терроризмом и региональные парни — я уже со счету сбился; и все задают вопросы, все, суки, задают одни и те же вопросы, а я всем этим сукам стараюсь давать одни и те же ответы; увидеть инспектора Макданна, который всасывает слюну сквозь сжатые зубы и угощает меня своими «Би энд Эйч», — все равно что встретить старого приятеля, хотя и он тоже достает меня своими вопросами. Когда ребята из отдела борьбы с терроризмом, похоже, потеряли ко мне интерес, немного полегчало, но все остальные тут как тут, а я плохо соображаю, совсем плохо, и не сплю.

Все хреново с самого начала, а дальше — больше, потому что они нашли еще. Они нашли еще двоих, и это пока я сидел здесь, черт бы их драл, пока они меня тут держали, дела шли своим чередом, приходили новые сведения, пока они меня тут допрашивали и пялились на меня, глазам своим не веря, с ужасом и отвращением, а я без устали: Что? Что такое? Этого еще не хватало. Что я там еще натворил? И они рассказали мне про Азула на Джерси, а перед этим, кажется перед этим, показали мне полицейские фотографии всех остальных: Биссет, нанизанный на ограду, распластанный и обмякший — нелепый видок; заляпанный кровью вибратор, которым отоварили отставного судью Джеймисона; обескровленное, бесформенное белое тело Персиммона, привязанного к решетке над лужей собственной крови; потом — ничего там, где должно было быть что-то, потом то, что осталось от сэра Руфуса Картера, почерневшие кости, изогнутые и искореженные, нижняя челюсть на черном черепе отвисла в беззвучном крике, но мяса нет совершенно, то-то будет работы с карточками зубного врача, и все черное — ногти, дерево и кости тоже, но я никак не могу забыть их рты, их беззвучные крики, вяло свисающие или раскрытые до предела челюсти, а потом и того хуже, потому что эти суки крутят мне видео, крутят мне видео, которое, как они считают, я сам и снимал, или я считаю, что они считают, будто я сам снимал, но я-то ничего такого не снимал; они заставляют меня смотреть, и это жуть какая-то; человек в черном или темно-синем, а на нем маска гориллы, и он то и дело вдыхает из своего маленького баллончика, наверно, с гелием, потому что от этого говорит детским голосом, а его собственный становится неузнаваемым; маленький толстячок перед ним привязан к хромированному седалищу, рот заклеен, одна рука привязана к подлокотнику, рубашка закатана, и толстячок вопит во весь голос, но звук едва слышен, потому что ему приходится вопить через нос, а человек в маске гориллы переводит взгляд с камеры на связанного мужичонку и достает огромный шприц, будто в кошмаре, будто в старом фильме, будто в каком-то ужастике, и я чувствую, что сердце у меня вот-вот выпрыгнет из груди, потому что так ведь оно и есть. Это и есть ужастик, настоящий долбаный ужастик, этот психопат снимает собственный фильм ужасов, а ты даже не можешь себя успокоить, сказав, черт, это же все выдумка, а спецэффекты неплохи, и все это не настоящее, потому что все это настоящее, а человек-горилла своим жутким детским голоском объясняет, что у него в этом пузырьке и в этом шприце, и я чувствую, что сейчас блевану, но тут они останавливают видео и дают мне передышку.

Когда она заканчивается, мы переходим к другой сцене, на экране кто-то, вполне возможно, тот же самый толстячок, и он все еще привязан к стулу, но теперь это высокий медицинский стул с колесиками и маленьким откидным столиком впереди, а ремни, которыми он привязан к стулу, развязать проще простого, но его руки лежат безвольно. Сзади у него что-то вроде доски, и полотенце или что-то похожее обмотано вокруг этой доски и головы, чтобы держалась, но глаза, бог ты мой, в глазах ничего нет, и Макданн говорит «растительное состояние», так это у них называется; и тут уж ничего ни добавить ни убавить, все сказано: «растительное состояние».