Пособник - Бэнкс Иэн

— Камерон? — тихо говорит она.

— Ивонна? — шепчу я.

Она засовывает руку мне под затылок и прижимается своими губами к моим. Поцелуй в самом разгаре, а мне в голову приходит мысль, что я сплю, но я тут же понимаю — нет, это не сон. Я кладу руку ей на шею сзади, потом спускаю на плечо. Она скидывает свой халатик и ныряет ко мне в маленькую односпальную кровать — теплая, нагая и уже сочащаяся влагой.

Она занимается любовью быстро, резко, почти беззвучно. Я тоже стараюсь не шуметь и кончаю не слишком быстро — перед этим я наскоро, потихоньку отдрочил. Кончая, она издает короткий отрывистый звук, словно чирикнула, и потом впивается зубами мне в плечо. Довольно больно. Она лежит на мне, тяжело дышит, несколько минут ее голова покоится на моем плече, затем начинает двигаться, приподнимается — и я выскальзываю из нее; ее твердые маленькие соски скользят по моей груди. Она прижимает губы к моему уху.

— Использовала тебя, Камерон, — еле слышно шепчет она.

— Ничего, — шепчу я. — Я человек не таких уж строгих моральных устоев.

— Уильям слишком много выпил; заснул, когда останавливаться уже было нельзя.

— Понятно. Я в любое время.

— Ммм. Этого ничего не было, хорошо?

— Все останется в этих четырех стенах.

Она целует меня и идет к выходу, накидывая свой халатик, дверь за ней со щелчком закрывается.

Из соседней комнаты доносится тихий храп — один из моих товарищей по квартире. Единственная дополнительная звукоизоляция на фанерной перегородке, разделяющей наши комнаты, — это два слоя краски, поэтому, наверное, Ивонна и вела себя так тихо.

Я поднимаю голову и бросаю взгляд на пол в изножье кровати, где, свернувшись в спальном мешке, невидимый в тени, лежит Энди — поэтому я тоже вел себя тихо.

— Энди? — тихо шепчу я в надежде, что он все это проспал.

— Ну и везет тебе, сукин ты сын, — говорит он нормальным голосом.

Я лежу на кровати и беззвучно смеюсь.

Я чувствую кровь у себя на плече — там, где ее зубы вспороли мою кожу.

Еще одно утро, еще одно собеседование, допрос, болтовня…

Я сижу на сером пластиковом стуле в лишенной всяческих примет комнате с Макданном и полицейским из уэльского отдела; здоровенный светловолосый рябой парень в облегающем сером костюме; у него шея игрока в регби, стальные глаза и огромные руки, которые он сложил на столе, — ни дать ни взять, дубинки из костей и плоти.

Макданн прищуривается. Он все так же засасывает слюну через стиснутые зубы.

— Что у тебя с глазами, Камерон?

Я сглатываю, тяжело вздыхаю и поднимаю на него глаза.

— Я плакал, — говорю я.

На его лице удивление. Громила уэльсец смотрит в сторону.

— Плакал? — говорит Макданн, его темное тяжелое лицо хмурится.

Я глубоко вздыхаю, стараясь взять себя в руки.

— Вы сказали, что Энди мертв. Энди Гулд. Он был моим лучшим другом. Он был моим лучшим другом, и я не… ни хера я не убивал его, понятно?

Макданн смотрит на меня так, будто он немного озадачен. Уэльсец поднимает на меня твердый взгляд, словно собирается воспользоваться моей головой как мячом для игры в регби.

Еще один глубокий вздох.

— И я скорбел о нем, — еще один вздох. — Это не запрещается?

Макданн кивает медленно, легонько — взгляд где-то далеко, словно он кивает совершенно не тому, что я ему сейчас сказал, и вообще не слышал ни одного моего слова.

Уэльсец откашливается и берет свой дипломат. Он достает оттуда какие-то бумаги и еще один магнитофон. Он передает мне листок машинописного формата.

— Прочти-ка это вслух, Колли.

Сначала я пробегаю написанное про себя; это вроде как заявление того, кто нам нужен, переданное по телефону после того, как поджарили сэра Руфуса; уэльские националисты, по-видимому, берут ответственность на себя.

— Чьим голосом? — спрашиваю я. — Майкла Кейна, Джона Уэйна,^[77] Тома Джонса?^[78]

— Попробуй-ка для начала своим собственным, — говорит тип со стальным взглядом. — А потом — уэльский выговор.

Он улыбается — так, наверное, улыбается регбист-нападающий, перед тем как откусить тебе ухо.

— Сигарету?

— Да.

Дневная сессия. Опять Макданн; Макданн, похоже, утвердился как специалист по Колли. Он прикуривает для меня сигарету, держа ее во рту. Может, это и не обязательно — мои руки уже не так сильно дрожат, — но мне плевать. Он передает мне сигарету. Я беру ее — хороший вкус. Слегка закашлялся, но вкус все равно хорош. Макданн сочувственно смотрит на меня. Я к нему за это испытываю даже что-то вроде благодарности. Я ведь знаю их правила работы, как это для них важно — установить взаимопонимание, атмосферу доверия и дружелюбия, и прочая херня (и я, можно сказать, польщен, что они не играют со мной в старую игру «добрый полицейский — злой полицейский», хотя, может, они теперь вообще в нее не играют, потому что о ней все знают из телевизора), но я и в самом деле испытываю симпатию к Макданну; он мой спасательный круг, который не дает мне утонуть в этих химерах, мой лучик здравомыслия в этих кошмарах. Я стараюсь не втянуться в полную зависимость от него, но это плохо получается.