Голос - Сильвен Доменик

— Невозможно носить имя Жюль Куаньяр, будучи актером, — заметил Шеффер, который, казалось, уже пришел в себя.

— Да, Жюльен Кассиди звучит куда лучше, особенно для дубляжа американских сериалов, —ответил Брюс.

Ближе к обеду пришел ответ от Дагерти. Профессор Майкл Кэссиди родился в Бостоне в 1952 году. В 1973 году он женился, жен не менял, у него было трое детей, и он никогда не жил нигде, кроме США. В 1969 году Кэссиди, которому только что исполнилось семнадцать лет, поступил в престижный Калифорнийский университет в Беркли благодаря стипендии, учрежденной неким фондом, оценившим его незаурядные для столь юного возраста способности. В научных кругах его считали одним из самых выдающихся специалистов по человеческому сознанию, а широкая публика знала его по телепередачам и книгам, где доступным языком излагались сведения о функционировании мозга. Шеффер быстро подсчитал:

— Если Майкл Кэссиди— отец Жюля Куаньяра, то он рано развился не только в интеллектуальном плане. В год рождения мальчика ему было всего тринадцать лет.

— А сегодня ему всего сорок восемь, но выглядит он лет на десять старше, потому что он бородатый, лысый и в очках, — добавил Брюс. — Я видел его фотографию в Интернете.

— Ты был прав, нельзя же иметь все сразу, — сказал Шеффер, поправляя очки.

— Поскольку Майкл Кэссиди, скорее всего, не является неизвестным отцом, думаю, нам надо поискать Амели Куаньяр.

Последним местом жительства Амели Куаньяр был дом для престарелых «Большие ивы» в Франковилле. Директор объяснил двум полицейским, что Амели Куаньяр прожила в его заведении три года и за это время ее ни разу никто не навестил, если не считать сотрудницу социальной службы. Она страдала болезнью Альцгеймера, но умерла не от разрушения мозга. В последние полгода жизни у нее появилась дурная привычка возвращаться в свой бывший дом, стоявший возле леса Монтиньи, который она при переезде в «Большие ивы» продала одному художнику. Она по-прежнему считала себя хозяйкой, и художник регулярно находил ее сидящей в своем лучшем кресле перед телевизором. Она твердила, что находится у себя дома и хочет, чтобы ее оставили в покое, в полной прострации смотрела детские передачи и отказывалась вставать с кресла.

Новый владелец дважды обращался в жандармерию, затем— непосредственно в администрацию «Больших ив» и просил увезти старую даму. А в один прекрасный день Амели Куаньяр нашли в ее старом доме с перерезанным горлом. Она сидела в том же кресле перед включенным телевизором. Художник ходил взад и вперед на втором этаже дома и хохотал во весь голос, поскольку находился под воздействием ЛСД. После психиатрической экспертизы его признали способным отвечать за свои действия и отправили в тюрьму Бометт, где он и пребывал по сей день, несмотря на постоянные протесты. Он упорно не желал признавать себя виновным.

Все это произошло четыре года назад. Сотрудница социальной службы, ухаживавшая за обитателями дома для престарелых и знавшая Амели Куаньяр, все еще работала. Брюс и Шеффер нашли Марту Ламбрези у нее дома, в Ла Фретт-сюр-Сен. Они пришли в обеденное время. Сотрудница социальной службы не забыла убитую старушку, но мало что могла вспомнить о содержании своих с ней разговоров. Судя по всему, они говорили только на две темы — программы телевидения и жизнь обитателей богадельни. Амели Куаньяр больше любила сплетни, чем людей, и предпочитала общению одиночество своей комнаты. Марта Ламбрези была совершенно уверена в одном: она никогда не упоминала о существовании сына. Амели Куаньяр едва перевалило за шестьдесят, но к моменту ее переезда в дом для престарелых болезнь уже давала о себе знать, и она часто теряла нить разговора. «А вы помните, какой у нее был голос?» — спросил Шеффер. «Вот вы сейчас у меня спросили, и я сразу вспомнила. Голос — это, наверное, единственное, что ее отличало. Теперь, когда прошло столько времени, я даже должна признать, что именно из-за этого красивого голоса я проводила с Амели немного больше времени, чем с другими старичками. До сегодняшнего вечера я не отдавала себе в этом отчета. Это странно».

Брюс оставил Марте Ламбрези номер своего мобильного телефона и попросил позвонить ему, если она найдет еще кого-то, с кем общалась старая Амели. Сотрудница социальной службы выслушала эту просьбу с неуверенным видом, но пообещала сделать все, что сможет.

— Я как на иголках, — сказал Шеффер, открывая банку пива.