Хлорофилия - Рубанов Андрей

Вместо таблеток Герц употребил стакан водки. Ему не хотелось верить в то, что он услышал от Мусы. Он знал, что обязан поверить, что у него есть только один выход – поверить безоговорочно, потому что все сходилось, каждая мелочь вставала на свое место, разрозненные факты образовывали стройную систему. Но за ним, Савелием Герцем, пока еще мыслящим человеком, сохранялось право не верить до конца. Надеяться на лучшее.

У растений не так. Они ни на что не надеются, они все про себя знают. Стебель не хочет себе лучшей доли, его все устраивает. Он растет, пока не вырастет.

Дальше действительно стало хуже: физическое недомогание уступило место нервному напряжению. Пять лет Герц находился в состоянии чистой радости, и по мере того как пятая возгонка – услада небогатых творческих работников – сменялась шестой, уважаемой среди богатых творческих работников, а потом седьмой, восьмой и девятой (статусные марки, любимые снобами и богатеями), радость становилась все чище, прозрачнее, волшебнее. Сейчас вокруг Савелия смыкался серый и безрадостный реальный мир.

Он ничего не сказал жене. Он все равно бы не смог ничего объяснить, она бы не поверила. Он ей просто солгал. Объявил, что отвезет к доктору, первоклассному специалисту, для консультации.

– Профессор очень занят, назначил на шесть утра – поспеши, дорогая.

Услышав про доктора, Варвара активно засобиралась, побежала в душ. Беременные женщины очень уважают докторов. Впрочем, все остальные женщины тоже. В ожидании Савелий прошел по квартире, пытаясь привыкнуть к мысли о том, что больше сюда не вернется. На что бы ни смотрел, видел он это в последний раз. Пьяного, оглушенного, дрожащего, его потрясло обилие вещей и предметов, еще вчера казавшихся абсолютно необходимыми, а сегодня ставших бессмысленными сгустками материи.

Он всегда считал себя минималистом, не уважал сувениры – все эти вазочки, статуэтки, фигурки, портретики в рамочках, – а теперь ужаснулся своей черствости. Что взять с собой, если уезжаешь навсегда? Телевизор? Холодильник? Шкаф со шмотками? Фотографии он нашел в дальнем ящике стола. Отец, мать. Отобрал одну из школьных: Герц и Годунов, лопоухие, четырнадцатилетние, ухмыляются. Вихры торчат, глаза горят – два сапога пара, не разлей вода, пятерки по литературе, двойки по поведению. Нашел снимок юной Варвары: открытая шея, взгляд с элегантной безуминкой, влажные губы. Роковая брюнетка в бриллиантовых серьгах. Отругав себя, сгреб все фото, какие ухватила рука, попытался затолкать во внутренний карман пиджака – там теснились радужные пачки. Полез в другой карман – с тем же результатом. В конце концов задрал на животе рубаху, сунул за пояс.

Потом вез жену прочь из центра Москвы. Радовался, что Варвара спит, устроившись на заднем сиденье, и не задает вопросов насчет маршрута. Не видит сомнительных предместий, ветхих стен, пораженных грибком, гнилых луж на щербатых мостовых, бледного отребья в лохмотьях и пустых пластиковых бутылок, гонимых сквозняками вдоль черных переулков. «Ей не надо тревожиться, – думал он. – Хорошо бы взять на себя все тревоги мира, лишь бы ничего не досталось матери моего ребенка».

Прости меня, Господи, и оставь меня. Ничего у Тебя не прошу, потому что знаю: не так уж много Ты имеешь. Пусть другие просят, я не буду. А если приготовлено что-нибудь специально для меня – немного счастья, или здоровья, или солнца, или воздуха, – отдай матери моего ребенка.

Машину бросил возле входа в дом. На тридцать пятом они пересели из смрадного лифта для малоимущих в сухой и просторный лифт верхних уровней. Он шел в три раза быстрее и за несколько минут доставил их на крышу башни.

Варвара помалкивала, зевала в ладошку.

Здесь гулял ледяной ветер. Скоро зима, подумал Савелий. Это хорошо или плохо? Растения не любят зиму. Или, может быть, наоборот? Только и ждут холодов, чтобы уснуть?

Вертолет действительно был совсем маленький, почти игрушечный, вдобавок ярко раскрашенный. Герц почему-то ожидал увидеть нечто суровое, черное – полуночный экспресс, ранавэй трейн, – а на посадочной площадке шумела крыльями изящная стрекоза и дверь придерживал красивый пилот в желтом комбинезоне с эмблемами какой-то смутно знакомой Савелию коммерческой структуры.

Зато веселенький вертолетик очень понравился Варваре.

Муса влез последним. Деловито пристегнулся. Жестом предложил пассажирам сделать то же самое. Варвара долго поправляла ремни – берегла живот.