Хлорофилия - Рубанов Андрей

Доктор с сомнением покачал головой:

– Если это всплывет…

– Доктор, – укоризненно произнес Глыбов, – ну что вы, в самом деле. Вам-то чего бояться?

– Действительно, – поддакнул Муса.

По пуленепробиваемым окнам хлестали ветки сосен. Глыбов достал из нагрудного кармана плоскую флягу и отхлебнул. Вытер бороду, посмотрел на Савелия:

– В Москве теперь все пьют.

– Еще бы, – пожал плечами Савелий. – А сколько сейчас стоит доза девятой возгонки?

– Понятия не имею, – враждебно ответил миллионер. – Я не специалист.

– Не обижайтесь на нашего Савелия, – мягко произнес доктор Смирнов. – У него просветление. Новое лекарство дает хороший результат. Пусть говорит, что хочет. И вы с ним тоже говорите.

– Девятая возгонка, – ответил Муса вместо Глыбова, – ничего не стоит. Она не продается. Никакая не продается. За производство концентрата теперь дают двадцать лет особого режима. Одиночная камера и полчаса прогулки в день. Все лаборатории разгромлены. Либо люди сами свернули лавочки. Юное поколение кое-где гонит второй номер или даже третий – но не на продажу. Для себя. В общем, с этим делом сейчас лучше не шутить…

Глыбов еще раз отхлебнул. Он прилетал каждую неделю и пока находился в колонии – все время отхлебывал.

– И не только с этим делом, Савелий, – с ледяной вежливостью заметил он. – Сейчас, Савелий, в Москве все по-другому. Китайцы, Савелий, поставляли в город 75 % мяса, 60 % фруктов и 90 % овощей. Сейчас они поставляют 0 %. Теперь, Савелий, люди в Москве едят траву не потому, что она дает радость в чистом виде. А потому, что кушать хочется. Стебелек едва на десять метров взойдет – а его уже пилят и жрут. Вечером едешь по эстакаде – густые заросли. Утром смотришь – пусто, все сожрали… Тридцать миллионов безработных, каждому нужно питаться. Они ее жарят, варят… Вместо хлеба жуют. Понимаешь, Савелий?

– Понимаю.

Миллионер потер пальцами переносицу.

– И мои биохимики в один голос говорят, что скоро все кончится. В один прекрасный день траву сведут под корень. Новые побеги вырастают слабые. Даже цвет другой, желто-серый. Это ведь грибница, единое целое. Мне объясняли, что для полноценного воспроизводства ей надо, чтобы каждый стебель обязательно достигал взрослого состояния…

– Правильно объясняли, – заметил Смирнов. – Наземная часть получает солнечную энергию с верхушек взрослых стеблей. Если непрерывно вырубать вершки – подземная часть лишится питания и постепенно подохнет. Но для этого надо уничтожать несколько тысяч побегов одновременно, каждый день, на протяжении длительного времени…

– Уже уничтожают. – Глыбов махнул рукой. – Рубят, режут, пилят. Ногтями рвут. Вы засиделись на периферии, уважаемый доктор. Хотите – слетаем в Москву, сами все увидите.

– У меня тут пациенты, – сухо ответил Смирнов. – И вообще…

– Трава, – мрачно перебил Гоша Деготь, – никуда не денется. Это никакая не грибница. И не растение. Это наша бестолковость. Русская. В материальном виде.

– А я – не русский, – сказал Муса и засмеялся.

– Но живешь в России, – бросил Глыбов. – Поэтому нечего тут… ухмыляться. В присутствии граждан титульной национальности. Грибница или не грибница – зеленая гадость не продержится и месяца. У меня есть графики, расчеты. Нас ждут новые времена.

– Интересно, – пробормотал Гоша, – как все будет.

Вездеход вкатился в болото, – в лобовой триплекс ударила коричневая вода.

– Никак, – ответил миллионер, упираясь руками в стены. – В первый раз, что ли? Революции, войны, перестройки, путчи, кризисы – чего только не было. То окно в Европу прорубали, то полмира кормили, а сами при этом сидели без штанов. И все это никого ничему не научило. Теперь вот – трава. Сожрем ее, и все будет по-старому. Ничего никогда не изменится.

– Нет, – тихо возразил доктор Смирнов. – Изменится. Надо сделать так, чтобы изменилось. Надо остановить этот бег по кругу. Трава – это не война, не кризис. Мы сорок лет с нею живем. Сорок лет! Если она исчезнет, история начнется с чистого листа. Каждый неравнодушный человек должен воспользоваться моментом и попробовать изменить общественное сознание к лучшему.

– Да, – подал голос Гоша. – Согласен.

Глыбов кивнул и как будто мгновенно постарел. На его лице отразилось глубокое презрение.

– Занимайтесь, господа. – Он сардонически ухмыльнулся. – С чистого листа – замечательно. Великолепно. Изменить общественное сознание – это круто. В добрый путь. Лично я – пас. Мне сорок лет, и двадцать из них я работаю не разгибаясь. И вижу все время одно и то же. Из десяти один – трудится. Второй учит его, как трудиться лучше. Третий продает результаты труда. Четвертый считает деньги. Пятый охраняет. Шестой руководит. Седьмой развлекает всех духоподъемными песнями… А остальные трое просто ничего не делают. Все десятеро друг другу мешают, переругиваются и лезут не в свое дело… Наш уважаемый старшина волонтеров, – миллионер ткнул пальцем в грудь Гоши Дегтя, – правильно сказал. Трава есть наша национальная нелюбовь к порядку. За тысячу лет мы накопили ее столько, что она перешла в новое качество. Отделилась от нас и стала самостоятельной биологической сущностью.