Черная-черная простыня (Сборник) - Емец Дмитрий

«Разве такое может быть?» – удивился я.

«Еще как может!» – отвечал сторож.

<MI>Около получаса назад он, как и полагается ему по должности, обходил кладбище, проверяя, нет ли где какого непорядка. Внезапно в дальней части кладбища он заметил слабый отблеск огня и, сжимая палку, храбро бросился туда, решив, что это бродяги воруют с могил венки. Подбежав, унтер увидел, что свечение – ровное, зеленоватое – исходит от могилы недавно похороненного палача. Потом, по словам сторожа, могила разверзлась и из нее поднялась голова покойного, а следом за ней выбрался и весь мертвец, не имевший на своем раздавшемся вширь и даже пополневшем лице никаких следов тления.<W0>

Сторож в испуге закричал и осенил себя крестным знамением. Едва он завершил крест, как мертвец, направившийся было к нему, заслонил рукой глаза и словно перестал его видеть, а только вслепую шарил руками совсем близко от замершего в ужасе унтера.

Наконец мертвец прекратил свои поиски и, извергая проклятия, громко возгласил четырежды:

«Ржавая кровь! Сто раз пожалеет тот, кто возьмет у меня черную простыню, а после вернет мне ее! Пусть же ведает неразумный, что ничто на свете меня не остановит: ни кол, ни трясина, ни железный гроб – кроме одного, чего никто не ведает!»

Вслед за тем мертвец набросил себе на плечи простыню, дважды провернулся на одном месте и исчез. Сторож же без памяти бросился бежать и бежал, пока не налетел на меня.

Успокоив сторожа, я расспросил его, как ближе пройти к могиле. Унтер наотрез отказался сопровождать меня и лишь после пошел, держась на почтительном отдалении. Могилу палача я нашел зарытой и совершенно в том же состоянии, в котором она была в день похорон. Унтер клялся и божился, что видел ее разрытой, после же признался, что был в тот час немного навеселе, так как погулял пред тем на именинах у кума.

Sic! Так и распространяются в народе глупые предрассудки!»

3

Филька долго не мог опомниться. Раз за разом он перечитывал обе заметки, но все равно ему продолжало казаться, что было нечто такое, что он пропустил. Нечто очень важное, промелькнувшее где-то в тексте.

– Ты читал? Там что-то было... Что-то... – Филька не смог выразить это словами и лишь зашевелил пальцами в неопределенном, но мучительном усилии.

– А, знаю! «Сто раз пожалеет тот, кто возьмет у меня черную простыню, а после вернет мне ее», – сказал Мокренко. – Но ты же не вернул ему простыню? Она же у тебя?<MI>

Хитров медленно поднял на него глаза. Все, что произошло ночью, успело уже изгладиться из его памяти, а теперь вдруг вспыхнуло, и он осознал весь ужас их положения. По его изменившемуся лицу Петька понял, что произошло нечто, чего изменить уже нельзя, но что ему, Петьке, пока неизвестно.

– Отдал? Отдал? – повторил он пугливым полушепотом.

– Сегодня ночью. Думаешь, отчего я так долго спал? – сказал Филька.

– Но зачем?

– Зачем, зачем... Откуда я знал? На простыне буквы всякие появлялись. Вода в тазике в кровь превратилась, и потом – эти статуэтки... Мы с Анькой подумали: отдадим – и все закончится. Он упрется к себе в могилу – и конец.

– И вы поверили мертвецу?

– А что нам оставалось делать? Поверили. Даже пожалели его: мол, в гробу ему лежать зябко. Теперь простыня у него.

Петька вскочил и в волнении забегал по комнате.

– Чайники! Ах вы, чайники лопоухие, вареники всмятку! Что же вы меня не спросили? – восклицал он.

– Можно подумать, ты вчера знал!

– Не знал, – согласился Петька. – Но я по натуре прижимистый. Если ко мне что в руки попадает, я уже не отдаю. Ко мне мертвец хоть сколько подкатывай – ничего бы я ему не отдал! Говорил бы, типа, потерял или завтра отдам. Ну а «завтра», как известно, никогда не наступает, потому что, когда оно наступит, это будет уже не «завтра», а «сегодня».

– Да уж знаю за тобой такую привычку. Ты все, что должен, прощаешь, – буркнул Филька, вспоминая, сколько его книг, кассет и вообще всякого барахла навечно кануло в бездонном столе у его прижимистого приятеля.

– И что теперь? Что сказал вам палач? – спросил вдруг Мокренко.

– Ничего хорошего. Намекнул довольно прозрачно, что припрется к нам этой ночью.

Губы у Петьки запрыгали.

– Зачем припрется?

– Да уж не на компьютере играть... Ах я, мусорный контейнер, тухлая яичница!

Филька снова начал было изобретать для себя подходящие наименования, но вовремя спохватился. Причем спохватился сразу по двум причинам: во-первых, от этого все равно не было бы толку, во-вторых, болтливый Мокренко мог кому-нибудь ляпнуть, что, мол, Хитров сам признавался, что он тухлая яичница, мусорный контейнер или шнурок от ботинка...