Мальчик-вамп - Емец Дмитрий

Теперь он был даже сильнее. Сильнее, чем на момент их последней схватки.

Скоро начнется новая битва. Опасная битва. Битва, не знающая пощады...

Из кухни, довольно поглаживая себя по животу, вернулся Петька Мокренко.

– Общался с твоим братом! – сообщил он с гордостью.

– И что?

– Он сказал мне комплимент!

Филька недоверчиво покосился на него. Он слишком хорошо знал Виктора, чтобы допустить, что от того можно услышать что-нибудь приятное.

– И что же он тебе сказал?

Петька задумался. Он хотел передать поточнее.

– Витька типа сказал, что впервые видит, чтобы человек мог выхлебать равный объем жидкости втрое быстрее, чем корова.

Филька удивленно уставился на него. Он пока не видел здесь комплимента.

– Чего, чего? Какой объем жидкости?

– Это он о супе, что мы ели. Я слопал всю кастрюлю! – похвастался Мокренко.

В комнату просунулась голова Витьки.

– Что за шум, а драки нету? Видали это типа? Сожрал пять с половиной литров супа, приготовленного для всей семьи, за три с половиной минуты!

Мокренко с гордостью напыжился.

– Ладно, я не о том. Аллах с ним, с супом, – продолжал Витька. – Брат, ты едешь сегодня на дачу?

Потрясенный Филька уставился на него. Он что-то смутно припоминал.

– На дачу?

– Ну да. Так ты едешь или остаешься?

– Остаюсь.

Филька ожидал, что брат будет его отговаривать, но Витька только пожал плечами и заявил:

– Мне же лучше: шашлыков больше достанется. Ладно, чао. Родителей я подготовлю!

Уже выходя из комнаты, студент-ветеринар поманил к себе пальцем Петьку.

– Кстати, у меня для тебя хорошая новость! Тот суп, что ты слопал, прокис еще вчера. Ну да ладно, пока, детеныши!

– Ну и ну! Вы это слышали? Мы остались одни на всю ночь! – воскликнул Филька, когда за родителями и братом закрылась дверь.

Петька хмыкнул:

– Это типа даже хорошо, что они свалили. Меньше народа – больше кислорода. Больше народа – больше вампиров, – заявил он.

Хитров кисло взглянул на него. Слова Петьки ему не понравились. Хотя в принципе Мокренко был прав.

Каждый, кого укусит вампир, станет вампиром. А раз так, то «больше народа – больше вампиров» – элементарная закономерность.

В половине девятого они были возле музея. Мокренко уверенно перемахнул через невысокую оградку в форме копий и направился к служебному входу.

– Мой дядька обычно у этого входа дежурит, – объяснил он и стал сильно барабанить.

Через некоторое время дверь приоткрылась, и высунулась широченная физиономия охранника. Охранник был в форме, с кожаным поясом, на котором в особом футляре поблескивал баллон с газом. Рядом висел желтый электрошок.

– Музей закрыт. Чего вам надо, охламоны? – рявкнул он. – Шею намылить? А ну катитесь!

По тому, каким кислым стало лицо Петьки, Хитров понял, что это не его дядя. Полный провал! Они попали не в ту смену.

Охранник хотел уже захлопнуть дверь, но тут Филька решительно поймал его взгляд. Поймал и удержал.

На лбу у мальчика выступили капельки пота. Это усилие – усилие контроля над чужой волей – дорого ему стоило.

В заплывших глазках охранника вспыхнуло удивление. Потом страх.

– Чего ты на меня вылупи... – начал было он.

И вдруг осекся. Замер, как загипнотизированная кукла. Но Филька знал, что так будет продолжаться, только пока он смотрит охраннику в глаза. Стоит оторвать взгляд – и тот очнется.

– Проходите мимо него! Скорее! Бегите в зал и достаньте пергамент! – дрожа от напряжения, приказал Филька.

– А ты? – озадачился Мокренко.

– Да не могу я от него отойти! Поторопитесь! – прохрипел Хитров.

Он чувствовал, что еще минута, от силы полторы – и все. Его силы иссякнут, и он не сможет держать охранника.

Петька растерялся было, но Наташа уже проскочила внутрь музея. Мокренко ничего не оставалось, как бежать следом за ней.

– Погоди, Завьялова! Я отключу сигнализацию! Мне дядя показывал, где рубильник! – кричал он.

Потянулись томительные секунды. Филька ослабевал. К охраннику же, напротив, возвращались силы. Несколько раз он уже моргал, а его правая рука, прежде замершая неподвижно, с неимоверным усилием, но все же продвигалась к электрошоку на поясе.

«Чего они там копаются? Сколько можно!»

Наконец внутри музея послышались возбужденные голоса, и между дверей проскользнули Петька и Наташа. Точнее, проскользнула одна Наташа, Петьке же пришлось с сопением протискиваться. Он, правда, еще ненадолго задержался, чтобы включить сигнализацию.

– Ну что, достали?

– Ага, вот! – Наташа на мгновение распахнула куртку, продемонстрировав зажатый под мышкой пергамент.

Филька вытер со лба пот.

– А теперь вот что! Дуйте к остановке и ждите меня там.

– Почему там?

– Потому что потому... – прохрипел мальчик.

Гипноз его взгляда иссякал. Он уже едва удерживал охранника. Еще мгновение – и этот здоровенный детина кинется на них с электрошоком!

Мокренко озадаченно мялся рядом. До него доходило, как до жирафа. Что там до жирафа? Как до десяти бегемотов!

«Да уйдет же, наконец, этот остолоп?»

– Ты что, не слышал? Бежим!

Наташа потянула Петьку за рукав. Не только потянула, но и подтолкнула в спину.

Филька не мог даже оглянуться: при этом он потерял бы последний контроль над охранником. Выждав секунд десять – время, на его взгляд, достаточное, чтобы обогнуть угол здания, он стал медленно пятиться, держа с охранником зрительный контакт.

Два шага... Три... Еще один... Справа должна быть парковая статуя льва. Да, так и есть. Не оборачиваясь, мальчик ощупал ее рукой.

Лев здесь, на месте.

«Забудь! Забудь обо всем! Последних пяти минут не было!»– мысленно приказал себе Филька и нырнул за статую.

Охранник вздрогнул. Поднес руки к вискам. Огляделся в недоумении. Сейчас все решалось: вспомнит охранник или нет. Всего три шага отделяли его от статуи. Если он пройдет их, то...

Томительно потянулись мгновения.

Наконец, сторож повернулся и скрылся в музее. Засов задвинулся с глухим щелчком.

Только тогда Филька покинул свое укрытие и, потрепав льва по каменной гриве, направился к остановке.

Наташа бережно развязала кожаный шнурок, стягивавший свиток, и склонилась над пергаментом. Мальчишки, замерев, стояли сзади, заглядывая ей через плечо.

– Эй вы, не сопите мне в затылок! – велела Наташа.

Петька хотел было пуститься в объяснения, что это не он сопит, а у него бурчит в животе, но лишь зашевелил губами.

Чуть дрогнув, руки девочки скользнули к краям пергамента и бережно расправили его. На внутреннюю часть свитка упал желтоватый свет лампы.

– Да тут ничего нет! – послышалось разочарованное восклицание.

– Как нет?

– Говорю же тебе: нет!

Наташа поднесла пергамент еще ближе к свету, и внезапно на нем стали проступать буквы. Они проступали медленно, одна за другой, словно бочки, всплывающие с большой глубины на поверхность мятущегося океана.

– Я ничего не вижу! – пожаловался Филька.

Он не мог даже смотреть на развернутый пергамент. В глазах начиналась резь. Резь, как если бы он уставился на солнце...

– Я тебе прочту! – сказала Наташа.

СКАЗАНИЕ ОБ ИЗГНАНИИ ГРАФА ДРАКУЛЫ

И было это в четырнадцатую ночь ноября.

Когда мучения, творимые графом Дракулой, стали совсем невыносимыми, пришел с Руси старенький монах в ветхой рясе.

– Я слышал о вашем горе, – сказал он. – Я заставлю графа лечь в гроб.

Не поверили ему крестьяне.

– Уходи, монах! Это никому не удавалось. Каждое полнолуние граф уносит по новой жертве.

– Что ж. Увидим, – сказал монах. – Сегодня, как только наступит полночь, я пойду в замок.

– Ты не вернешься! Думаешь, графа Дракулу остановит твоя ряса? В прошлом году наш священник уже пытался усмирить его. Где он теперь? В графской свите вампиров! Приходил и мусульманский мулла. И он сгинул.

Перекрестился монах. Говорит, как богу будет угодно, а я пойду. Поняли крестьяне, что его не переубедить. Горько им стало: на верную смерть идет.

– Возьми с собой хоть осиновый кол, хоть святую воду, хоть серебряные пули! – предлагают.

– За святую воду спасибо, а кол и пули не возьму. Не подобают они монахам. У монаха другой доспех, другое оружие – молитва. Сколотите только гроб дубовый и держите его наготове.

Как наступила ночь, отправился русский монах в замок графа Дракулы, а крестьяне по домам попрятались. Но гроб дубовый все же сколотили.

Минула полночь. Тихо в замке – только черные тени бродят да летучие мыши над землей скользят...

Никто не спит в деревне. Грустят крестьяне. Говорят друг другу: сгинул русский монах. Погиб. Убил его граф!