Ягге и магия вуду - Емец Дмитрий

Девочка присела от испуга, а наушники кричат:

– Не останавливайся! Объедало уже совсем близко! Отскакивай!

Девочка послушалась и отскочила. Промахнулся Объедало и со всего размаху на асфальт – бамс! Осталась от него одна лепешка. Лежит лепешка на асфальте и жалуется:

– Опять жубы щебе вышиб и кощти переломал!

Летели мы долго. Солнце давно уже перевалило за полдень, а мы все еще были в пути. Уже несколько часов под нами тянулись выжженные белые пески. Солнце припекало мне затылок, отзываясь во рту и в горле скребущей сухостью. Перегревшийся талисман, раскалившись, уже с полчаса заговаривался и нес какую-то ахинею. Меня он называл конунгом Эрихом, а себя то гипербореем, то каким-то Ктесием Книдским. Потом он сменил пластинку и, объявив себя сладкоголосым певцом Орфеем, гнусаво затянул:

Вначале я различал бормотанье полумесяца, но вскоре оно начало сливаться для меня в какую-то кашу, и я уже не понимал смысла. Одна только Трупп неутомимо взмахивала крыльями.

– Ты еще жив, мальчишка? – изредка интересовалась она.

– Жив, – подтверждал я.

– Очень жаль, – неизменно отвечала Гарпия. – Если будешь отбрасывать копыта, предупреди меня. Я люблю наблюдать, как люди играют в ящик.

Экономя силы, я не отвечал, только крепче вцеплялся ей в волосы. Перед глазами, стоило мне несколько секунд не моргать, все начинало двоиться. Боясь потерять сознание, я считал удары крыльев, но всякий раз начинал сбиваться уже на втором десятке.

Вскоре я вообще потерял способность считать. Мне чудилось, что в голове у меня все спеклось. Я почти лежал на шее у Гарпии и наблюдал, как в раскаленном воздухе проплывают караваны, и тощие погонщики в полосатых халатах мерно покачиваются между верблюжьих горбов. Изредка караваны сменялись то высохшим руслом ручья, то распятым саксаулом, замершим на песке. Потом мне стали мерещиться бегущие пластилиновые человечки, хихикающие тоненькими голосками. В толпе пластилиновых человечков я узнал Настю и Ягге.

«А вы здесь зачем? Не ходите с ними, они вас заманивают!» – хотел крикнуть я, но они уже скрылись. При этом обнаружилось, что у Ягге и Насти такие же пластилиновые мягкие лица, как у человечков. На деревянной ноге быстро спешил куда-то дедушка Вурдик. Проскакал черный оскаленный череп, не сводя с меня взгляда своих пустых глазниц. Дальше началась полная абракадабра вроде хора стеклянных куколок, которым управляла старуха с лимонным носом – Зеркалица. Миражей было столько, что, когда внизу в знойном мареве показалась чудовищная, сложенная из выщербленных камней пирамида, я поначалу решил, что это тоже мираж.

Гарпия снизилась и, особенно не церемонясь, сбросила меня на песок. Я пополз по песку, пытаясь подняться, но это удалось мне лишь со второй или третьей попытки.

Трупп презрительно наблюдала за мной.

– И этот полутруп хочет воевать с Фараоном! – сказала она. – Посмотри на пирамиду, мальчишка! Когда двенадцать тысяч лет назад я вылупилась из яйца, Безумная Пирамида уже была такой же старой. О Фараоне ходили скверные слухи. Настолько скверные, что даже мне порой становилось не по себе. А тут еще это нелепое родовое заклятие, вынудившее нас подчиняться тому, кто владеет ключом. Но, думаю, это ненадолго. Фараон уничтожит тебя, заберет ключ, и нам с сестрой не придется выполнять твои нелепые прихоти.

Гарпия взмахнула крыльями и тяжело взлетела.

– Прощай, человечек! Перед тем как отправляться к Фараону, я бы советовала тебе напиться. Колодец здесь недалеко, – крикнула она, кивнув в направлении группы засохших деревьев.

Проводив взглядом Гарпию, я побрел к колодцу. Ноги вязли в песке. Мне хотелось только одного – пить, а потом упасть и лежать неподвижно. Настя, Ягге, пальцы Красной Руки, Фараон в склепе, даже человеческий мир, куда я так мечтал вернуться, стали вдруг не важны.

– Рожденный ползать – летать не может. Все мосты сожжены. Верблюды щедро делятся с людьми шерстью и мясом, – бормотал талисман, изредка принимаясь хихикать.

Ему было весело, мне – нет.

Трупп не соврала. Колодец находился там, где она указала. Причем удивительно глубокий. Прозрачная прохладная вода в мраморном бассейне плескала почти у самых краев. Я наклонился, чтобы окунуть в нее голову, но случилось так, что талисман, висевший у меня на шее, оказался в воде раньше. Послышалось шипение – раскалившийся полумесяц остывал.

– Вытащи меня отсюда! Скорее! Не вздумай пить! – завопил он.

– С каких пор ты раскомандовался? – возмутился я, облизывая потрескавшиеся губы.

– Взгляни на деревья, осел! Тебя не удивляет, что они сухие, хотя растут у самой воды? А теперь посмотри на меня!

Капли, стекающие с полумесяца, были грязно-ржавого цвета, совсем не такие, как вода в колодце.

– Но Гарпия сказала…

– И давно ты веришь Гарпиям? Древняя мудрость гласит: выслушай совет Гарпии и сделай наоборот.

– И что будет, если я выпью? Козленочком стану? – не сдавался я.

– Зачем же козленочком? Самым натуральным мертвецом, – хихикнул талисман. – Если хочешь напиться, поищи родник. Интуиция подсказывает мне, что он должен быть у южного ската пирамиды.

Дотащившись до южного ската пирамиды, я действительно обнаружил следы родника. Правда, прежде чем напиться, его пришлось долго откапывать, а вода в нем была теплой и грязной. Однако выбирать не приходилось. Когда наконец я оторвался, на зубах у меня скрипел песок.

– Вижу, ты свеж и полон сил? – насмешливо поинтересовался талисман. – Тогда ты вполне созрел для последней глупости в своей жизни – сунуться в Безумную Пирамиду.

– Ты знаешь, почему она называется Безумной? – поинтересовался я.

– Так ее стали называть в последнее время. Раньше ее называли проще – Пирамида чокнутых. Очень верное название, если учитывать, что никто в своем уме туда не полезет. Вот взять хотя бы тебя – Кирилла Петрова. Разве у кого-нибудь повернется язык назвать тебя нормальным? Вначале загремел в Параллельный Мир, а теперь, как жалкая нелепка, тщишься выбраться из него.

Подбадриваемый язвительными комментариями полумесяца, я обошел пирамиду, но при всем старании не обнаружил ничего похожего на вход. Громадные обтесанные камни громоздились сплошной стеной, заставляя всякого находившегося рядом с ними ощущать себя блохой.

– Бедная малюточка! – издевался талисман. – Бедную малюточку надули! Не проделали ей входика! И теперь бедная малюточка бродит, как неприкаянный дух, и жалобно стонет!

– Не раздражай меня! И без тебя тошно, – огрызнулся я.

– Ути-пути! Какие мы раздражительные! Я только пытался сказать, что если бедная малюточка поднимет голову и повнимательнее посмотрит, то она обнаружит, что сверху свисает веревка.

Вглядевшись в древнюю, носившую на себе следы сотен веков стену пирамиды, я обнаружил канат, сплетенный из множества обрывков льняных холстов и ручейком сбегавший по камням. Конец каната свисал метрах в трех от основания пирамиды.

Цепляясь за неровности камня, я полез наверх и ухватился за толстый со множеством узлов канат.

– Ты любишь статистику? – поинтересовался талисман. – Если любишь, то вот тебе кое-какие цифры: за последние девятьсот лет, что я веду наблюдения, по этому канату поднималось триста двенадцать человек. А теперь спроси у меня, сколько из них спустилось вниз.

– Отстань, зануда! – буркнул я.

– Правильно, ни одного, – сказал полумесяц. – Но не подумай, пожалуйста, что я тебя пугаю. Это так, для статистики. В порядке, так сказать, общего развития.

Вход в пирамиду больше всего напоминал небольшую лазейку, в которую можно было протиснуться лишь на четвереньках. Вначале коридор шел наверх, а потом наклонно спускался вниз. Зато теперь он слегка расширился, и я смог идти, слегка пригнувшись. Ключ от саркофага светился, разливая зеленые лучи. Я нес его в руке, как факел.

– Ну и бестолковые же строители эти египтяне! Снаружи у них все грандиозно, а внутри какие-то тараканьи ходы. Если хочешь знать мое мнение, мне здесь совсем не нравится. Я категорически отказываюсь работать в таких условиях, – ворчал талисман.

Неожиданно я остановился. Путь мне перегораживала густая паутина. Под ногами шуршали черепки и рассыпавшиеся в прах деревянные лари. Кажется, я оказался если не в сокровищнице, то, во всяком случае, в каком-то бывшем хранилище.

– Настя! Настя! – окликнул я на всякий случай.

Никто не отозвался, лишь паутина натянулась и сразу в нескольких местах в ней появились надрывы. Немного погодя откуда-то из дальних закоулков лабиринта долетел не то хохот, не то стон, не то мое же эхо.