Сын Нептуна - Риордан Рик

— Могу, — пробормотал Перси.

Хейзел не знала, что он имеет в виду, но Перси и в самом деле напоминал ей Джейсона, хотя внешне они ничуть не были похожи. Они оба излучали спокойную уверенность и какую-то печаль, словно предвидели свою судьбу и знали, что не за горами встреча с монстром, которого они не смогут победить.

Хейзел понимала это чувство. Она смотрела на солнце, садящееся в океан, и знала, что жить ей осталось меньше недели. Ждет ли их успех или поражение, ее путешествие закончится к Празднику Фортуны.

Она слишком поздно заметила свою ошибку. Перед глазами у нее потемнело, и Хейзел соскользнула назад во времени.

Дом, который они снимали, представлял собой обитое вагонкой сооружение, стоящее на сваях над заливом. Когда проходил поезд из Анкориджа, мебель сотрясалась, рамки с картинками подрагивали на стенах. По ночам Хейзел засыпала под хруст ледяной шуги, накатывающейся с волнами на камни внизу. От ветра дом стонал и потрескивал.

У них была одна комната с электроплиткой и ящиком со льдом вместо холодильника. Один угол был отделен занавеской для Хейзел, там лежал ее матрас и стоял сундучок с пожитками. Она прикнопила к стенам картинки и старые фотографии Нового Орлеана, но от этого лишь сильнее скучала по дому.

Мать ее редко бывала дома. Теперь она перестала быть Королевой Мари — стала просто Мари, наемным работником. Она весь день готовила и убирала на Третьей авеню, в столовой для рыбаков, железнодорожников и заглядывавших туда изредка военных моряков. Когда мать приходила домой, от нее пахло моющими средствами и жареной рыбой.

По вечерам Мари Левеск преображалась. Ею овладевал голос, которые отдавал Хейзел приказы, способствовавшие осуществлению их ужасных замыслов.

Хуже всего было зимой. Голос из-за постоянной темноты не покидал их намного дольше. Холод был такой лютый, что Хейзел казалось, она уже никогда не отогреется.

Когда пришло лето, Хейзел никак не могла насидеться на солнышке. Все дни летних каникул она старалась как можно дольше находиться вне дома, но гулять по городу не могла. Городок был маленький. Другие ребята говорили про нее — дочка ведьмы, которая живет в старом сарае у причалов. Если Хейзел подходила слишком близко, ребята дразнили ее, кидались бутылками или камнями. Взрослые вели себя не намного лучше.

Хейзел могла бы сделать их жизнь несчастной. Одарить их алмазами, жемчугом или золотом. Здесь, на Аляске, золота хватало. В холмах его было столько, что Хейзел могла без труда завалить весь городок. Но она не испытывала ненависти к местным за то, что они не принимали ее. Хейзел не могла их винить.

Дни она проводила, гуляя по холмам. К ней слетались вороны. Они каркали с деревьев и ждали блестящих штучек, которые появлялись на ее пути. Ее проклятие, казалось, ничуть не беспокоило их. Видела Хейзел и медведей, но они держались от нее подальше. Если ее мучила жажда, она находила ручеек, бегущий от какого-нибудь ледника, и до боли в горле пила холодную, чистую воду. Девушка забиралась на самый верх и подставляла лицо теплым солнечным лучам.

Такое времяпрепровождение ей нравилось, но Хейзел все время помнила, что рано или поздно придется возвращаться домой.

Иногда она думала об отце — этом странном бледнолицем человеке в черном с серебром костюме. Хейзел хотелось, чтобы он вернулся и защитил ее от матери и, может быть, использовал свои силы, чтобы изгнать этот жуткий голос. Если он бог, то наверняка мог это сделать.

Хейзел посмотрела на воронов и представила, что они — его посланники. У них были такие же, как у него, черные безумные глаза. Интересно, спрашивала она себя, сообщают ли они отцу о ее прогулках.

Но Плутон предупреждал ее мать об Аляске. Это земля, над которой боги не властны. Он не сможет защитить ее здесь. Если Плутон и наблюдал за Хейзел, то помалкивал. Она часто спрашивала себя: уж не выдумала ли она его. Ее прежняя жизнь казалась такой же далекой, как радиопередачи, которые она слушала, или как речи президента Рузвельта о войне. Иногда местные рассуждали о японцах и сражениях на дальних островах Аляски, но и это тоже казалось далеким и совсем не таким пугающим, как насущные проблемы Хейзел.

Как-то раз в середине лета она задержалась в холмах дольше обычного — гонялась за конем.

Хейзел услышала хруст у себя за спиной. Повернулась и увидела великолепного жеребца медового цвета с черной гривой — точно такого, на каком она ездила в свой последний день в Новом Орлеане, когда Сэмми пригласил ее в конюшню. Может быть, это тот же самый конь… хотя это было невозможно. Жеребец сощипнул что-то с тропинки, и на мгновение у Хейзел возникло безумное впечатление, будто конь жует один из золотых слитков, которые всегда появлялись на ее пути.

— Привет, парень, — сказала она.

Конь настороженно посмотрел на нее.

Хейзел решила, что это не бесхозный конь. Он был слишком хорошо ухожен — у диких лошадей не бывает такой холеной шкуры. Если бы подойти к нему поближе… Что? Она могла бы найти его хозяина? Вернуть?

«Нет, — подумала она. — Я просто хочу покататься».

Она подошла к коню футов на десять, и конь отбежал в сторону. Остаток дня Хейзел пыталась поймать его — подходила совсем-совсем близко, но тот каждый раз убегал.

Она потеряла счет времени, что было объяснимо: ведь солнце не заходило весь день. Наконец Хейзел остановилась у ручейка утолить жажду, потом посмотрела на небо, думая, что сейчас часа три дня. Из долины до нее донесся свисток поезда, и девушка поняла, что это вечерний рейс на Анкоридж, а значит, уже часов десять вечера.

Она сердито посмотрела на коня, который мирно пасся по другую сторону ручейка.

— Ты что, хочешь, чтобы у меня были неприятности?

Конь заржал. И тут… Наверно, это ей показалось. Конь понесся прочь, слившись в черно-желтое пятно. Он мчался быстрее молнии, так быстро, что глаз едва успевал следить за ним. Хейзел не поняла, каким образом, но конь определенно исчез из вида.

Она уставилась на то место, где только что стоял жеребец. Из земли курился дымок.

Свисток паровоза снова разнесся по холмам, и Хейзел осознала, какие неприятности ее ждут. Она понеслась к дому.

Ее матери не было. На секунду Хейзел почувствовала облегчение. Может быть, мать задержалась на работе. Может быть, сегодня им не надо будет никуда идти.

Потом Хейзел заметила беспорядок в комнате. Занавеска, отделявшая ее уголок, была сорвана, сундучок раскрыт, вещи разбросаны по полу. Матрас ее был вспорот, словно его разодрал лев. Но хуже всего было то, что ее блокнот разорвали на мелкие клочки. Все цветные карандаши оказались переломаны. Подарок Плутона ко дню рождения, единственная ее роскошная вещь, был уничтожен. К стене была приколота записка, написанная красным карандашом на последнем оставшемся листочке из ее блокнота. Почерк принадлежал не матери. «Противная девчонка. Жду на острове. Не разочаруй меня». Хейзел в отчаянии зарыдала. Ох, как ей не хотелось подчиняться. Ее подмывало убежать, вот только бежать было некуда. И потом, ее мать была в ловушке. Голос говорил, что их миссия почти выполнена. Если Хейзел будет помогать и дальше, то мать скоро будет свободна. Хейзел не верила голосу, но другого варианта не видела.

Она села в лодку — маленький ялик, купленный ее матерью за несколько золотых самородков у рыбака, который на следующий день погиб, запутавшись в своих сетях. Лодка у них была только одна, но Королева Мари, казалось, иногда могла попадать на остров без всяких лодок. Но за это время Хейзел научилась не задавать матери лишних вопросов.

Даже в середине лета в заливе Воскресения плавали льдинки. Мимо ее лодки скользили тюлени, поглядывали на нее, надеясь получить рыбьи потроха. В середине залива водная поверхность взгорбилась лоснящейся китовой спиной.

Как и всегда, покачивание лодки вызвало у Хейзел тошноту. Один раз она остановилась — ее вырвало за борт. Солнце наконец скатилось к кромке гор, отчего небеса приобрели кроваво-красный оттенок.

Хейзел гребла к устью залива. Прошло несколько минут — она повернулась и посмотрела вперед. Перед ней из тумана материализовался остров — небольшой кусочек суши, состоящий из сосен, камней и снега с полосой черного песка вдоль берега.

Если у острова и было название, то она его не знала. Один раз Хейзел совершила ошибку — спросила про название у местных жителей, но они посмотрели на нее так, словно она спятила.

— Нет там никакого острова, — сказал один старый рыбак, — будь он там, я бы тысячу раз его видел.

До берега Хейзел оставалось ярдов пятьдесят, когда на корму лодки сел ворон. Это была холеная черная птица — большая, размером с орла, с неровным клювом, похожим на обсидиановый нож.

Его сверкающие глаза светились разумом, и потому Хейзел не очень удивилась, когда птица заговорила.