Джонни и мертвецы - Пратчетт Терри

— Не припомню, чтоб в мое время было столько лавочников, — сказал он. — Должно быть, недавно понаехали. И мистер Садд О'Водд, и мистер Детски-Мир, и мсье Рэмбн Обуви…

— Кто? — переспросила миссис Либерти. Олдермен указал на вывеску на другой стороне улицы.

— Ре-монт о-бу-ви, — мистер Порокки хмыкнул.

— Ах вот как это произносится? — сказал Олдермен. — А я подумал, он француз. Слово чести. И везде электричество. И нигде ни грана… э-э… навоза.

— Фи! — фыркнула миссис Либерти. — Прошу не забывать, что вы находитесь в обществе Настоящей Леди!

— Именно поэтому он сказал «навоз», — радостно хохотнул Уильям Банни-Лист.

— А еда! — продолжал Олдермен. — Индусская! Китайская! Цыплята из Кентукки! А одежду их вы видели? Из чего ее шьют, как по-вашему?

— По-моему, из пластика, — сказал мистер Порокки.

— Очень броско, красиво и долговечно, — заметила миссис Либерти. — И столько девушек в панталонах… В высшей степени практично и эмансипэ.

— А какие они все красотки! — прибавил Уильям Банни-Лист.

— И все такие рослые… и ни одного калеки! — сказал Олдермен.

— Так было не всегда, — промолвил мистер Порокки. — В тридцатые годы нам пришлось несладко.

— Да, но теперь… — Олдермен раскинул руки и обернулся. — Лавки ломятся от синематографических приемников! Повсюду яркие краски! Высокие люди со здоровыми — своими! — зубами! Эпоха дивных чудес!

— Лица у них не слишком веселые, — заметил мистер Порокки.

— Игра света, — отрезал Олдермен.

Время подходило к полуночи. Мертвецы собрались под сводами безлюдного Пассажа. Все решетки были спущены и заперты, но когда ты мертв, это не имеет значения.

— Недурственный получился вечерок, — сказал Олдермен.

— Не могу не согласиться, — поддержала его миссис Сильвия Либерти. — С самой смерти я так не веселилась. Как жаль, что придется вернуться…

Олдермен скрестил руки на груди:

— Вернуться?

— Полноте, Томас. — Однако голос миссис Либерти звучал куда менее уверенно, чем в начале вечера. — Не хочу уподобляться Эрику Стропу, но вы же знаете правила. Мы должны вернуться. Ведь День настанет.

— Я не вернусь. Я натуральнейшим образом наслаждался. Я не вернусь.

— И я, — подхватил Уильям Банни-Лист. — Долой тиранию!

— Мы должны быть готовы к Судному дню, — напомнила миссис Либерти. — Как знать, возможно, он наступит завтра. Только представьте — придет Судный день, а мы его прозеваем!

— Ха! — сказал Уильям Банни-Лист.

— Я гнил на этом кладбище восемьдесят лет, — заговорил Олдермен Боулер. — И ничего подобного, к вашему сведению, не ждал. Я думал, на миг все окутает тьма, а следом явится некто, раздающий арфы.

— Стыдитесь!

— А вы ожидали от своей кончины чего-то иного? — не сдавался тот.

— Я — да, — ответил Уильям Банни-Лист. — Вера в загробную жизнь того, что кто-то курам на смех окрестил «душой», есть не что иное, как примитивное суеверие, коему нет места в динамично развивающемся социалистическом обществе!

Все посмотрели на него.

— А вы не думали, — осторожно сказал Соломон Эйнштейн, — пересмотреть свое мнение в свете экспериментально полученных объективных данных?

— Не воображайте, будто посадили меня в галошу, если ненароком попали в точку! Да, я обнаружил… что в основном я еще здесь, — горячился Уильям Банни-Лист, — но это не опровергает теорию в целом!

Миссис Либерти пристукнула призрачным зонтиком.

— Не могу сказать, что мне не понравилось, — сказала она, — но, согласно правилам, к рассвету мы должны вернуться на места. Что будет, если мы запоздаем и забудем, кто мы? Что, если завтра настанет Судный день?

Томас Боулер вздохнул.

— Ну и что? — сказал он. — Хотите знать, что я тогда скажу? Я скажу: это было лучшее, что я сделал за последние восемьдесят четыре года. Между прочим, никто не предупреждал меня, что я и за гробовой доской останусь тучным стариком, страдающим одышкой. Откуда у меня одышка? Я ведь не дышу! Я испустил дух, и что же? Извольте, мистер Боулер, сидеть сиднем в мраморном сарае и ждать — точно… точно в приемной у врача! И это справедливость, позвольте вас спросить? Чего мы ждем? Зачем? «Настанет День»! Мы все… прибываем, уже извещенные об этом, но никто не говорит, когда этот день настанет! Я только начал наслаждаться жизнью, — проговорил он. — Ах, как мне хотелось бы, чтобы эта ночь не кончалась!