Робинзон в русском лесу - Качулкова Ольга

— Постой, Вася, у нас есть свечка и подсвечник! — вскричал я, спохватившись, побежал к углу и отыскал между вещами свой подсвечник и огарок. Но он был таким жалким, изломанным, что едва мог прогореть с час. Пришлось все-таки зажечь лучину. По мере того, как одна сгорала, мы заменяли ее другой. В комнате скоро стало так душно, что пришлось отворить дверь. Дышать стало легче, но глаза нестерпимо разъедало дымом.

В этот вечер, несмотря на боль в глазах, мы работали очень долго и легли только тогда, когда сделали грубую широкую скамейку из двух толстых, соединенных вместе досок. Верхнюю часть ее мы тщательно выстругали, чтобы удобнее было делать кирпичи. Мы, истомленные, присели, на нее и невольно рассмеялись — только теперь пришло нам в голову, что мы давно уже не сидели и не лежали иначе, как на голой земле. До чего человек и его привычки зависят от обстоятельств.

Кирпичи делаются очень просто, хотя и не без труда. Повторяю, мы с Васей знали это производство, а потому начали с того, что принесли в дом добрую кучу глины, посредине ее сделали яму, залили туда воды и насыпали песок. Мы пробовали смешать все это в однородную массу лопатами, но дело шло так медленно и неудачно, что Вася, наконец, не выдержал.

— Нечего тут нежничать! — вскричал он, садясь на скамейку и быстро скидывая сапоги, — мы теперь лесные люди и не нежнее и умнее деревенских мужиков.

Он быстро стащил и носки, которые были, впрочем, ничуть не чище глины, до колен засучил брюки и бойко стал мять глину босыми ногами. Так действительно делали у нас на кирпичном заводе рабочие: мужчины, женщины и даже дети.

Я молча следил за ним. Мне было и противно ступать босой ногой в мокрую глину, но в то же время и совестно, что Вася делает это один. Последнее чувство было лучшим из двух, и я радуюсь, что оно одержало верх. Я тоже сел на скамейку, разулся и, скрепя сердце, принялся босыми ногами мять глину. Иногда нога попадала на камень, — было больно, но не долго, неприятное же ощущение холодной сырости прошло очень скоро, — напротив, ноги горели и прохлада сырости казалась приятной.

Долго плясали мы с Васей какую-то дикую, неуклюжую пляску, временами поворачивая кучу с боку на бок лопатами. Наконец глина стала ровной густой массой отставать от ног.

Мы тотчас же придвинули к куче скамейку и взялись за формы. Кирпичная форма вещь тоже очень простая. Это ящик без дна и крышки, в полтора вершка глубиной, в три шириною и в шесть длиною, вернее рамка. Делающий кирпич сидит верхом на посыпанной песком скамейке, берет форму и опускает ее в воду, потом быстро ставит перед собою и набивает глиной. Рядом лежит заранее приготовленная дощечка в виде линейки, он ставит ее ребром на край формы и сгребает весь излишек глины, затем быстро хватает форму за ручки и оборачивает ее другой стороной вверх и так же, добавив глины, сгребает излишек ее линейкой, и кирпич готов. Его вытряхивают из формы, просушивают, ставят на ребро, сначала на солнце или на сквозном ветру, а потом уже обжигают. Мы должны были выставить окно и отворить двери в доме, чтобы устроить сквозной ветер, так как погода опять стала дождливая.

Мы с Васей сделали по двести пятьдесят кирпичей, но и этого было для нас много, так как низ печки мы задумали сложить из простого булыжника.

В том месте, где мы брали глину, оказались и камни. Пока просыхали кирпичи, мы стали возить их. Вскоре выяснилось, что вся вершина горы состоит из глины. Дожди размыли ее, и колеса тележки под тяжестью груза камней стали оставлять в просеке глубокие колеи. Работать стало гораздо тяжелее, но моего дальновидного Пятницу смущало и еще одно обстоятельство.

— Все эти колеи, — сказал он мне однажды, — весной обратятся в целые потоки, которые побегут прямо к нашему дому и подмоют его. Непременно надо окопаться рвом.

Я, разумеется, вполне согласился с ним, но втайне лелеял другую мысль, — не очень практичную, но мне кажется, извинительную в моем положении. Я был гораздо более избалован в пище, чем Вася, а потому вечно одни и те же жареные утки, а и то хлопотливые дни впроголодь начинали нестерпимо тяготить меня. Мысль о нянином ларце не давала мне покоя — так и хотелось бросить все остальное и заняться огородом. Мне часто даже снились целые груды огурцов, редиски, печеного картофеля.

— Вася, — начал я довольно вкрадчиво, — ведь осень еще далеко, а весна и еще того дальше, — значит, со рвом успеем. А мне кажется, у нас есть дело гораздо важнее рва. Отчего бы нам не посеять кое-чего из няниных семян. Ведь, право, утки надоели!