Остров последнего злодея - Веркин Эдуард

– Да, это могут быть долгопяты, – вмешался Урбанайтес и продолжил Октябринин рассказ: – Долгопяты живут на Филиппинах, в Индонезии, не исключено, что и сюда их завезли. Или сами добрались. Аборигены называют их ярмаяху – демоны кровавых глаз. Зверьки абсолютно безобидны, но их глаза в темноте светятся жутким красным светом. Многие европейцы, попадавшие в джунгли ночью и не знавшие про долгопятов, сходили с ума. Так что никаких зомбоферм. А наш Антон просто большой сказочник.

– Шарль Перро, – пошутил Потягин. – Дядюшка Примус.

Но никто не засмеялся.

– Да, мои милые головоноги, у нас тут просто Зловещий Берег какой-то, – сказал я. – Злыднев Бряг, как сказали бы древние болгары.

– Сам ты… – Октябрина поморщилась. – Злыднев…

– Антон Злыднев, – прокомментировал неуемный Потягин. – А что, тебе идет.

– А тебе идут панталоны, – огрызнулся я.

Потягин свернулся, и ужин завершился в молчании.

Они ушли, а я остался один. Ветер продолжал дуть, и действительно, я почувствовал некоторую жуть, разлитую над побережьем. А насчет этих бараков в лесу – надо будет посмотреть… Как время выдастся. Не сегодня, сегодня холодновато, к тому же я был уверен, что все эти длинные бараки – плод болезненного потягинского воображения.

Поэтому я лег в гамак и качался, раздумывая о пользе кокосовых стружек. Спать не хотелось, но ветер стал совсем уж холодным, и гулять я не рискнул. Приказал Андрэ сварить шоколада с перцем. Бот отправился кулинарить, я же отдыхал.

В бунгало моем не имелось окон, впрочем, как и стен, жалюзи из кедровых пластин, благоухающие и пропускающие прохладу, иногда на ночь я их опускал, сейчас же они были открыты – и в сторону моря, и в сторону буша. Сначала я глядел на море, потом вспомнил про эти глаза и как дурачок взглянул в сторону зарослей.

Волосы на голове постыдно шевельнулись.

В джунглях кто-то был. Какая-то фигура между деревьями. Темный силуэт, призрак Оперы… Впрочем, возможно, это из-за сумерек, они какие только штуки со светом не выкидывают. Или страхи, от них тоже такое случается, от страхов. Понарассказывали тут всяких историй, вот я и перевозбудился…

Фигура. Размытая, будто в камуфляжном костюме. Стоит. Ладно, сейчас проверим.

Я дотянулся ногой до ружья. Подтащил его к себе. Пластиковая дробь пополам с солью. Мое собственное изобретение, прочитал в старых оружейных журналах. Патроны тоже сам снаряжал, все по правилам. Во время выстрела пластик тает и смешивается с солью, горячие капли прилипают к телу, получается очень больно, причем долго. Сейчас мы ему покажем…

Стал целиться. Головы не видно, да и в голову попасть я не хотел, хотел в пузо или в ногу. Да, всажу ему в ляжку каучуковую пулю, пусть кричит, пускай трепещет.

Темный силуэт лег на мушку, я задержал дыхание и зажмурился.

У меня привычка – зажмуриваться перед выстрелом. Для стрелка – чрезвычайно вредная, но избавиться не могу. Приобрел ее во время реставрации битвы при Саратоге, при стрельбе из старых мушкетов все время приходилось жмуриться и отворачиваться, потому что они частенько взрывались. Эта привычка мне весьма и весьма помогла.

Потому что ружье взорвалось. То есть ствол разорвало. С каким-то тяжелым стоном. В лицо мне ударило жаром, я перекувыркнулся через стул, потому что весь расплавленный пластик и вся расплавленная соль, вся адская смесь прыснула мне на руки и на левую часть лица, и это было больно. Хотите – попробуйте, растопите немножко каучука, капните себе на затылок, попробуйте, как это приятно.

Я заорал так, что из джунглей сорвались немногочисленные птицы, а сдохшие москиты посыпались вниз скорбным пеплом.

– Что с вами, масса? – спросил вежливый Андрэ.

Я ему ответил. Пылающий пластик жег мою кожу, соль жгла мясо, я вопил, катаясь по полу, не знал, что делать. Бежать к морю? Только хуже будет, ожог мощный, водой не остановишь…

В песок рожей?

В траву?

Больно…

Над головой зашипело, и тут же на меня обрушился холод. Прямо в мозг. Открыл оставшийся глаз. Андрэ с огнетушителем.

– Не шевелитесь, масса, это нейтрализует активные…

Он еще что-то сказал, я уже не услышал и глаз закрыл. И почувствовал укол в бедро. Несильный, вся сила у меня в лице собралась, укол…

Очнулся. Не знаю, сколько времени прошло, вряд ли больше часа – слишком пахло дымом, горелой кожей, горелой резиной.

– Не шевелитесь, масса, – сказал Андрэ. – Вам надо полежать. Еще полчаса как минимум. И не открывайте глаза, это пока опасно.

Шевельнул левой половиной лица. Щекотно. Не жжет.

– Простите, масса, еще немного.

И еще укол.

Опять очнулся.

Открыл глаз. Глаз был цел. Открыл второй. Цел. Надо мной стоял Андрэ. Мой верный и добрый Андрэ, в одной руке пузырек с биогелем, в другой ножницы.

– Все в порядке, масса, – сказал Андрэ. – Я вас немного восстановил, пока вы спали.

Подсунул мне зеркало. Я сел. Поглядел. Никакой разницы. С лицом до выстрела.

Я пощупал. Кожа свеженькая. И мышцы под ней ничего, эластичные, все-таки биогель – удивительная штука, нанороботы – лучшее изобретение человечества после паштета с сыром и с луком.

– Как вы себя чувствуете, масса? – спросил Андрэ.

– Отлично. Так, немного…

На самом деле отлично себя чувствовал. Только вот на полу… Такая горелая куча, мясо-пластик-каучук, Андрэ срезал это с меня. Надо выкинуть.

– Где ружье?

Андрэ подал мне оружие. От него мало что осталось – стволы разворочены посередине. Оба. Хотя стрелял из одного. Даже ложе расщепило. Понюхал. Порох, гарь. Заглянул в левый ствол, повернулся в сторону Луны, там Шлоссер и прозрительное зеркало, ни того ни другого не увидел. Ствол был плотно забит. Чем-то. Я достал из сундука другое ружье – у меня всегда неплохой запас оружия, вытянул шомпол и выбил из ствола препятствие.

Черный сплавленный кусок, явно лишний. Поднял, принялся изучать.

Андрэ послушно торчал рядом.

Так, явно из-за этой обгорелой штуковины ружье взорвалось. Только непонятно, что это за ерунда…

– Что это?! – я сунул Андрэ под нос обгорелый кусок.

– Вам, масса, нужен тонкий анализ?

– К черту тонкий, давай поверхностный!

Андрэ взял кусок и несколько секунд разглядывал его на железной ладони.

– Это жук, – сообщил он. – Судя по останкам, из рода сильфид…

– Каких еще сильфид?! – постепенно я приходил в бешенство.

– Сильфиды, – подтвердил Андрэ. – Если желаете, могу рассказать подробно.

– Не надо… Они тут водятся?

– Южная Америка входит в ареал распространения.

Понятно. Жук мог вполне заползти в ствол, жуки тупые. Я пощупал лицо. Уже почти как свое. Со мной периодически такое случалось – на реконструкциях часто народ калечится, то одно оторвет, то другое прищемит. И тогда или биогелем, или полевым регенератором, или в капсулу – и в Институт Человека, латать по-взрослому. Наш Магистр, к примеру, весь в шрамах, прямо как Карл Первый. А у меня пол-лица сгорело, и глаз повредился, на первый взгляд ерунда, но если задуматься, то неприятное событие. Никак не мог понять – это что все-таки? Этот жук заполз случайно, по своему недоумию? Или не случайно? Или даже не заполз?

Покушение?

Что-то рано… Покушение должно случиться в конце, сейчас еще не время. Значит, жук сам, добровольно.

Я приказал себе думать, что жук сам, и все-таки лег спать, предварительно проверив все остальное оружие. В нем жуков не нашлось, все в порядке было.

Хотя, судя по всему, события, кажется, вступали в активную фазу. Спал я плохо. Чесался. Ворочался. Видел во сне Октябрину. Она играла на арфе.

Пальма – чрезвычайно неудобное дерево. Какое-то все неровное, колючее и дурацкое, не то что береза. Пока лез, весь исцарапался и вообще подверг жизнь опасности – по пути на меня напали два здоровенных пальмовых вора, каждый чуть ли не в полметра! А еще говорят, что пальмовые воры не лазят по пальмам! Еще как лазят! Еле отбился. Кстати, Потягину пошло бы такое прозвище – Пальмовый Вор…

И висеть на пальме неудобно, все время вниз съезжаешь, пришлось привязываться ремнем. Вообще долго устраивался, мучительно, все на палящем солнце, когда приложил к глазу длинное стекло, даже обжегся – так все раскалилось. Рабочий полдень, ничего не поделаешь.

Мои коллеги трудились. Старались вовсю. Вот Потягин, эрудит, активист клуба «Батискаф»! Шагает вдоль неровной шеренги ботов, стучит плетью по их железным спинам, что повышает производительность труда почти в два раза – боты начинают махать мачете гораздо чаще и попадать по тростнику точнее. Я специально попросил Шлоссера, чтобы он их так запрограммировал – урезал обычную производительность почти в восемь раз. То есть чтобы они почти не работали, как сонные мухи передвигались бы. А если начинаешь лупить…

Это смотря как лупить. Если просто – то скорость работы повышается значительно, но все-таки не очень быстро. Если надсмотрщик хлещет ботов с яростью – то отдача повышается на треть. А если ввести усовершенствования? Усовершенствований ведь может быть много разных, тут полет технической мысли ничем не ограничен, все, как говорится, в ваших руках!