Автобиография - Кристи Агата

— Как вы смеете ломиться в мою каюту?!

— Но вы же меня пригласили!

— Ничего подобного, я вас не звала!

— Нет, звали! Вы сказали мне, что номер вашей каюты 68.

— Но вы меня спросили об этом.

— Конечно, спросил. Спросил, потому что хотел прийти к вам. И вы разрешили мне это.

— Да ничего подобного!

Порой беседа накалялась до такой степени, что мне приходилось усмирять себя и его. Я не сомневалась, что весьма чопорный посольский врач и его жена, занимавшие соседнюю каюту, составили обо мне весьма неблагоприятное впечатление. Я сердито требовала, чтобы итальянец ушел, он желал остаться во что бы то ни стало. В какой-то момент его возмущение превзошло мое собственное, и я стала извиняться перед ним за то, что не поняла его: я ведь не знала, что подобный вопрос содержит в себе и предложение. В конце концов мне удалось от него избавиться, но я была травмирована очевидным фактом, что не являюсь многоопытной женщиной, за которую он меня принял. Мне даже пришлось сказать ему — и именно это, кажется, возымело действие, — что я англичанка и, следовательно, холодна по природе. Этим объяснением он, видимо, удовлетворился, честь — его честь — была спасена. Жена посольского врача одарила меня на следующее утро ледяным взглядом.

Только спустя много времени я узнала, что Розалинда с самого начала оценивала всех моих поклонников с сугубо практической точки зрения.

— Я, конечно, понимала, что когда-нибудь ты снова выйдешь замуж, и, разумеется, немного беспокоилась — кто это будет, — объяснила она.

Макс вернулся, погостив во Франции у матери, и сообщил, что приглашен работать в Британский музей. Он выразил надежду, что, приезжая в Лондон, я буду видеться с ним. Однако в ближайшее время я собиралась осесть в Эшфилде. Тем не менее случилось так, что мои издатели, «Коллинз», решили устроить большой прием в «Савое», на котором очень хотели бы видеть меня, чтобы познакомить с американскими издателями и еще кое с кем. На этот день у меня было назначено еще несколько встреч, поэтому я выехала накануне ночным поездом и пригласила Макса в свой «конюшенный» домик позавтракать.

Я ликовала при мысли, что снова его увижу, но когда он вошел, меня охватила странная робость, и я не могла понять, почему после проделанного вместе путешествия, при теплых дружеских отношениях, которые между нами установились, я так скованна. Он, казалось, тоже оробел. Однако к концу завтрака, который я сама приготовила, прежняя свобода вернулась к нам. Я пригласила его в Девон, и мы условились о времени: в один из ближайших выходных. Меня радовало, что связь между нами не прервется.

После «Убийства Роджера Экройда» я написала «Тайну семи циферблатов» — продолжение более ранней книги «Секрет замка Чимни» — и считала ее, по собственному выражению, веселым триллером. Такие книги легко писать — они не требуют кропотливой разработки и выстраивания сюжета.

Теперь ко мне стала приходить уверенность. Я чувствовала, что смогу писать в год по книге плюс несколько рассказов. Писательство в те времена имело один приятный аспект: все написанное можно было непосредственно выразить в деньгах. Если я решала написать рассказ, я знала, что он будет стоить шестьдесят фунтов. И так с любой вещью. Учтя подоходный налог, который составлял тогда четвертую-пятую часть, я высчитывала, что получу сорок пять фунтов чистыми. Это стимулировало мою производительность. Я говорила себе: «Хочу построить оранжерею-лоджию, где можно будет отдыхать. Сколько это стоит?» Произведя подсчеты, садилась за машинку, задумывалась, составляла план и не позже чем через неделю рассказ уже существовал у меня в голове. Далее я записывала его и строила оранжерею.

Это совсем не похоже на то, что происходит в последние десять — двадцать лет. Теперь я никогда не знаю, каким капиталом располагаю, сколько денег у меня сейчас, сколько будет на будущий год, и у налоговых чиновников со мной всегда масса проблем, возникших еще в предшествующие годы и до сих пор не решенных. Ну какая определенность может быть в подобных обстоятельствах?

А тогда было очень разумное время. Я называю его своим «плутократическим периодом». Меня начинали печатать в американских журналах, за что я получала гораздо больше, чем когда бы то ни было в Англии за права на публикацию в периодике, к тому же тогда этот доход не облагался налогом, он рассматривался как основной капитал. Пусть я не получала таких крупных сумм, как впоследствии, но зато видела, как они набегают, и считала, что от меня требуется лишь одно — быть трудолюбивой и грести деньги лопатой.

Теперь мне частенько кажется, что лучше бы не писать больше ни слова, потому что это создает лишь дополнительные трудности.

Макс приехал в Девон. Я поджидала его на Пэддингтонском вокзале, и мы вместе сели в ночной поезд. В мое отсутствие вечно что-нибудь случалось. Розалинда встретила нас в обычном своем бодром и деятельном настроении и тут же сообщила о несчастье:

— Питер укусил Фредди Поттера за нос.

Меньше всего мне хотелось услышать по возвращении домой, что наш драгоценный пес тяпнул за нос драгоценного сына нашей драгоценной экономки-поварихи.

Розалинда объяснила, что Питер не виноват: она предупреждала Фредди Поттера, чтобы он не приближал свою физиономию к морде Питера и не дразнил его.

— А он все равно подходил к Питеру все ближе и ближе и жужжал, вот Питер и цапнул его.

— Да, — ответила я, — но, боюсь, миссис Поттер такое объяснение не убедит.

— Нет, представь себе, она отнеслась к этому довольно спокойно, хотя, конечно, она не в восторге.

— От чего же ей быть в восторге?

— Но Фредди, надо сказать, вел себя очень храбро. Он вообще храбрый, — добавила Розалинда в защиту своего любимого приятеля по играм.

Фредди Поттер, сын кухарки, был года на три младше Розалинды, и ей доставляло огромное удовольствие верховодить им, заботиться о нем, исполнять роль великодушной заступницы и в то же время быть безжалостной тираншей при выборе игр.

— Счастье, что Питер не откусил ему нос совсем, правда? — сказала она. — Если бы это произошло, мне пришлось бы что-то придумывать, чтобы пристроить нос обратно, — не знаю, как бы я это сделала. Наверное, сначала тебе нужно было бы его простерилизовать, да? Правда, я не понимаю, как можно простерилизовать нос. Нельзя же его прокипятить?

День нашего приезда оказался одним из тех невнятных дней, которые могут разгуляться и стать ясными и солнечными, но — как это хорошо известно знатокам девонширской погоды — могут продолжиться и чаще всего продолжаются дождем.

Розалинда предложила устроить пикник в вересковой роще. Я ее охотно поддержала, и Макс согласился с явным удовольствием.

Оглядываясь назад, понимаю, что, любя меня, друзья вынуждены были жестоко расплачиваться за мой безрассудный оптимизм в отношении погоды и ни на чем не основанную уверенность, что вересковая роща предпочтительней Торки в любую погоду. Это был как раз тот самый случай. Я ездила тогда на своем верном «моррисе каули», а это, разумеется, открытая прогулочная машина. Откидной брезентовый верх вытерся, в нем зияло несколько дыр. Во время дождя сидящим сзади вода лилась прямо за шиворот. Словом, поездка с семейством Кристи на пикник представляла собой суровое испытание на выносливость.

Как только мы стартовали, припустил дождь. Несмотря на это, я настаивала на продолжении путешествия, расписывая Максу прелести вересковой рощи, которые он едва ли мог рассмотреть за плотной пеленой дождя и летящими из-под колес фонтанами брызг. Это был прекрасный экзамен для моего нового ближневосточного друга. Видимо, я ему очень нравилась, если он выдержал все это и еще сохранил довольный вид.

Вернувшись в конце концов домой и сняв с себя мокрую одежду, каждый из нас принял горячую ванну, и мы долго играли с Розалиндой в разные игры. На следующий день, поскольку снова было довольно сыро, мы надели плащи и бодро отправились на прогулку под дождем в сопровождении нераскаявшегося Питера, который, впрочем, уже опять был в прекраснейших отношениях с Фредди Поттером.

Оказавшись снова рядом с Максом, я чувствовала себя счастливой. Я осознала, насколько близки мы с ним стали, как понимали друг друга без слов. Тем не менее на следующий вечер я испытала шок. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись по своим комнатам. Я читала, лежа в постели, когда в дверь постучали и на пороге появился Макс. В руке он держал книгу, которую я ему дала.

— Спасибо за книгу, — сказал он. — Она мне понравилась.

Положив ее на ночной столик, он присел на край кровати, внимательно посмотрел на меня и сказал, что хочет на мне жениться. Обычный в таких случаях для викторианской девицы возглас: «О, мистер Симпкинс, это так неожиданно!» — и близко не мог выразить моего ошеломления. Большинство женщин прекрасно чувствуют, когда нечто подобное носится в воздухе, — они заранее знают, что им вскоре сделают предложение, и — в зависимости от собственных намерений — либо показывают свою неприязнь так явно, что поклонник понимает ложность выбора, либо мягко доводят его до высшей точки кипения — и дело сделано. Но теперь я понимаю, что возглас: «О, мистер Симпкинс, это так неожиданно!» — может быть абсолютно искренним.