Аксенов - Попов Евгений

А.К.: А у меня есть одна-единственная комсомольская повесть, называется «Кафе "Юность"». Так там один из героев, тоже комсомольский фашист, насилует в сортире джазового клуба девушку. Потом, правда, понимая, что все как-то не так у него пошло´, вешается на фрамуге окна в общежитии…

Е.П.: И все-таки зря ты про «икону» относительно Аксенова загнул, скажу я, выдержав паузу. Мы описываем человека, которого и любим, и полагаем очень значительным человеком. Пытаемся ничего не утаить, кроме деталей, которые носят приватный характер. Но я совершенно искренне не считаю «Кесарево свечение» комсомольским романом. И, пожалуй, «Москву Ква-Ква» — тоже.

А.К.: Но ты, я надеюсь, признаешь, что «Редкие земли» — комсомольский роман?

Е.П.: «Редкие земли» — да. А «Москва Ква-Ква» с писательской, ремесленной точки зрения — это буйная фантазия на советские темы. С самовлиянием «Острова Крым». Где решаются вопросы скорее эстетические, чем этические. «Кесарево свечение» — философская книга, где автора занимают исключительно мировоззренческие проблемы: проблемы жизни, смерти, всего что угодно, но только не комсомола.

А.К.: Все, согласен, обвинения снимаю. Но «Редкие земли» — это роман комсомольский. С литературной точки зрения — роман отличный, понимаешь? Причем это явное продолжение прекрасных «пионерских» романов «Мой дедушка — памятник» и «Сундучок, в котором что-то стучит».

Е.П.: Я вдруг подумал, что с комсомольцами такая вышла «цветущая сложность», как у Константина Леонтьева. Были они комсомольцы, стали они олигархи, а теперь вот Ходорковский сидит в тюрьме… Кстати, Вася мне говорил, что не «Редкие земли» он начал в Биаррице писать, а совершенно другой роман под названием, по-моему, «Тамарисковая роща».

А.К.: «Тамарисковый парк».

Е.П.: Там первые страницы были про философскую сущность дерева, вот и дальше писал бы про тамариск, честное слово!.. Я надеюсь, что и тут Вася не даст мне с того света палкой по башке.

А.К.: Ну, правду нужно когда-нибудь начать говорить, взрослые ведь уже.

Е.П.: Ты прекрасно знаешь, что полемизировать с Васей было трудно. Точнее — невозможно.

А.К.: Да, он уходил от этого, и правильно делал, что уходил. Совершенно правильно. Что обсуждать, чего полемизировать, когда уже все сделано, написано? И пошли вы в жопу с вашей полемикой. Не нравится — не читай, и все тут. Свобода!.. Я думаю, он не дожил до еще одного настоящего большого романа, такого же масштабного, как «Ожог», например, который одно время воспринимался читателями как итоговый, а оказался все-таки промежуточным. Не создал Вася напоследок еще один шедевр. Не успел. И «Детей ленд-лиза» прелестных не закончил, хотя шедевр должен был бы быть не такой локальный и не только про детство-отрочество-юность…

Е.П.: Я тоже иногда думаю, какой могла бы быть его следующая вещь, и скажу тебе, что, конечно же, в его текстах буйствовала фантазия, но множество эпизодов он писал с натуры. Я это знаю по роману «Скажи изюм», в основу которого, как известно, положена история «МетрОполя» и который этим прежде всего интересен. А в последнее время эта натура у него была довольно специфическая. То есть у него жизнь была, с одной стороны, замкнутая — он очень много работал, много писал, с другой — эти его постоянные выходы на телевидение, на какие-то дискуссии, в свет, понимаешь? Вся эта тусня, на мой взгляд, была малопитательным продуктом для романиста.

А.К.: Ну да, но, с другой стороны, и в «Редких землях» есть изумительные сцены, и в великолепной книге рассказов «Негатив положительного героя» — простые, но точные детали нашей новой жизни воспроизведены. Но это как бы еще старый Аксенов в этом сборнике.

Е.П.: Ты знаешь, старый-то старый, а ведь там, помнишь, есть рассказ, где мерзавцы-комсомольцы лопаты за границу толкают, и лопаты те из стратегического титана. Они страшные там, эти комсомольцы, не то что потом в «Редких землях». Смешные и страшные.

А.К.: А у него, пожалуй, страшные персонажи всегда смешные. За исключением разве что «Ожога». «Стальная птица», о которой мы чуть не забыли — самая страшная его книга. И одновременно — смешная.

Е.П.: А «Рандеву»?

А.К.: Тоже смешная и тоже страшная.

Е.П.: Так к чему же Василий Павлович все-таки пришел в итоге-то?