Валерий Чкалов - Водопьянов Михаил Васильевич

Все же Чкалов боролся со своими, как ему казалось, упадочническими настроениями и упорно твердил самому себе: «Раз я получил поощрение правительства за фигуры высшего пилотажа на малой высоте, значит я обязан итти и дальше по этому же пути, добиваться еще большего совершенства».

И он снова начинал летать так, как должен был летать, по его мнению, настоящий истребитель. За это его сажали на гауптвахту, грозили выгнать из армии.

С гауптвахтой Чкалов был хорошо знаком и в Ленинградской эскадрилье. Много раз доставалось ему за «неуставные полеты». Случалось, он чувствовал себя несправедливо наказанным. Но там был И. П. Антошин, которого он уважал и которому верил. А здесь, в Брянске, вместо строгого, но сердечного отношения «бати» Чкалов видел лишь равнодушие нового командира.

Летом 1928 года Брянская авиационная часть проходила лагерный сбор под Гомелем. С трудом получив короткий отпуск, Чкалов заехал за женой и сыном в Ленинград и повез их в Василёво. От Ленинграда до Рыбинска (ныне город Щербаков) добрались поездом. а там сели на пароход и спустились вниз по Волге. Валерий радовался, когда Ольга Эразмовна восхищалась речным простором, живописными берегами. Они сидели на палубе до глубокой ночи. Валерию все было дорого: и шум пароходных колес, и приятная свежесть, которой несло от воды, и огни бакенов.

Земляки встретили Валерия дружески, уважительно. Коренным жителям села Василёва приятно было, что сын хорошо известного им котельщика Павла Чкалова стал летчиком.

– На большую дорогу вышел твой Аверьян, и эта дорога открыта ему не только на земле, но и в небе, – говорили старожилы Павлу Григорьевичу.

Для стариков Чкаловых приезд долгожданных гостей был настоящим праздником.

За два-три дня, проведенных дома, Валерий отогрелся душой, повеселел.

О служебных неприятностях он не рассказывал, – зачем огорчать родных! Он много шутил, смеялся. Ольга Эразмовна была довольна: Валерий стал прежним.

Но, вернувшись в лагеря, Чкалов снова затосковал о семье, о прежних своих смелых полетах. У него появилась тревога: если так будет продолжаться, он разучится летать. Спокойная, будничная работа только утомляла его, не давала никакого морального удовлетворения.

Если бы перед ним поставили трудную и сложную задачу, его талант развернулся бы во всю ширь. Но окружавшие тогда Чкалова люди или не понимали его, или сознательно ему мешали. Они создали такие условия, при которых он сам отказался от творческих исканий.

Валерий Чкалов начал подозревать, что тот, кто интригует против летчиков-патриотов, тот одновременно борется за ослабление нашей военной мощи, что за спиною тупых и упорных предельщиков действуют злобные и хитрые враги народа.

В те годы против Коммунистической партии, против ее Центрального Комитета вела предательскую, подрывную работу троцкистско-бухаринская оппозиция.

Пытались активизироваться враждебные советской власти элементы в городе и деревне.

Коммунистическая партия предупреждала трудящихся нашей страны против самоуспокоенности, благодушия, призывала народ к бдительности, подчеркивала, что неверно было бы думать, будто у нас нет уже классовых врагов.

Чкалов в те трудные для него дни с особой силой почувствовал всю правоту и своевременность этих призывов партии. Многое из того, о чем он только смутно догадывался, становилось ему ясным.

О том, насколько тяжело было Чкалову в Брянской авиационной части, можно судить по его письму жене:

«Летаю мало и не хочу. Какая-то апатия. (Как это не похоже на Валерия Чкалова! – М. В.) Машины очень плохо сделаны, и приходится летать с опаской. Так что никакого удовлетворения не получаешь, а только расстраиваешься».

* * *

15 августа 1928 года Чкалов летел из Гомеля в Брянск. Был пасмурный, почти совсем осенний день, тяжелые облака давили самолет к земле.

Пользуясь возможностью потренироваться на малых высотах вдали от «бдительного ока» начальства, Чкалов нырнул под телеграфные провода. За сеткой мелкого дождя он не заметил низко нависших рядов проволоки и сломал машину. Эта авария сильно огорчила его. «Вчера подломал самолет, – писал он Ольге Эразмовне, – страшно неприятно, хотя и пустяки сломал, но все-таки… За шесть лет не было поломок, а тут вот появилась. Объясняю плохим душевным состоянием».

Комиссия, расследовавшая причины аварии, установила: «Врезался в провода. Повреждение: поломка самолета. Заключение: виновен летчик». И эта случайная авария была раздута чуть ли не до размеров тягчайшего преступления.