И ботаники делают бизнес - Котин Максим

Когда Дегтярев вываливал, он думал, что в Европе и Москве ведь вываливают, и ничего, а почему же он не может вывалить в городе с двумя Ы? А турок убрал товары за прилавок, повысил наценку, нарезал магазин на секции и посдавал его в аренду, перевел поставщиков на работу с товарного кредита на реализацию… «Город мастеров» показал наконец столь желанную прибыль. Но Дегтярев не то чтобы был сильно рад.

Под руководством турка «Город мастеров» стал больше походить на строительный рынок, чем на гипермаркет, красивая выкладка уступила место хаотичному нагромождению товаров, ассортимент оскудел, а цены стали выше, чем в обычных магазинах, хотя замысел был прямо противоположным.

Когда Дегтярев и Овчинников создавали «Город мастеров», обоими двигала одна мечта, несмотря на то что первый был хозяином дела, а второй всего лишь наемником. Они мечтали построить самый большой и самый красивый строительный гипермаркет в республике. Когда прошло время и Федор напомнил Дегтяреву о прошлых мечтах, кумир и наставник ответил: «Мы сделали магазин таким, каким я хотел его видеть. Теперь он такой, каким хочет видеть его город».

Дегтярев визуализировал нечто совершенно другое, и он уже наверняка не мог сказать, воплотил ли он на самом деле свою мечту. Может быть, поэтому он начал мечтать заново.

«Мы бываем за границей, а потом возвращаемся в Россию и восклицаем: «Боже!» – говорит голос, когда мы снова садимся в «Мерседес» и отправляемся прочь из города по Сысольскому шоссе к этой его новой мечте. – Боже, как у них красиво, как они с любовью все делают. Каждый квадратный метр земли. После этого тут жить не хочется. Но надо отдавать себе отчет: эту красоту люди в Швейцарии или Франции создали для себя. Вернее, это создали их отцы для своих потомков. И это их менталитет, их восприятие жизни. И я никогда не стану частью их культуры. Мой народ – это вот».

Не очень понятно, на кого это показывает Иван Владимирович. Потому что мы уже выехали за город, и перед нами только дорога и лес. И вот тут вот, собственно, никого и нет.

«Да, мы безалаберные, – продолжает голос Дегтярева. – Да, мы жестокие. Но каждая нация создает свой мир. А мне нужно создавать свой. Кто-то же у нас должен это делать. Почему нет? Я в чем-то мечтатель. У меня нет такого, что я трясусь над деньгами».

Мне начинает казаться, что голос Дегтярева и сам Дегтярев живут отдельно друг от друга. Так несопоставимо все, что говорит голос Дегтярева, с его внешним видом, со стереотипом провинциального коммерсанта, с биографией у него за плечами и пейзажем у него перед глазами.

Тот ли это человек, который, по сути, мальчишкой когда-то дрался со смежниками – старыми, матерыми дядьками, – которые не хотели копать траншеи достаточно быстро и зарабатывать больше денег? Тот ли это человек, который при покупке партии холодильников в девяностых вынужден был импровизировать, чтобы не убили и не ограбили – и врать на опасной сделке, что одна зона дала ему общак крутануть, чтобы спасти от инфляции? Тот ли это человек, который теперь решительно направляет свой «Мерседес» седан с шоссе на колдобины проселочной дороги к берегу озеры Еля-Ты?

На берегу озера Еля-Ты Иван Владимирович принялся создавать мир, который по сравнению с «Городом мастеров» был еще более амбициозной и куда более безнадежной попыткой воплотить мечту в таком месте земного шара, где любые попытки что-нибудь сделать обречены на прозябание.

«Здесь был заброшенный пионерлагерь, – говорит Иван Владимирович, когда «Мерседес», пробравшись по лужам мимо деревни и прокравшись мимо обширной свалки, въезжает в ворота элитного коттеджного поселка Сосновый Берег. – Наркоманы, бандиты, сожженные машины. Руины. Полная катастрофа».

Машина, вкрадчиво шурша колесами по гравию, медленно движется мимо аккуратных, декоративных и нереальных на фоне этого скособоченного неба домиков.

«Но я сразу понял, что это мое место», – добавляет Дегтярев.

Когда Иван Владимирович оказался тут впервые, он просто-напросто искал место для дачи. Но, увидев заброшенный пионерлагерь, понял не только то, что место это его, но и то, что своей собственной дачей ограничиться не получится. Известно, что жизнь в России всегда требует от человека сверхусилий. В некоторых случаях, если человеку почему-то взбредет в голову строить себе тут дачу, ему приходится строить целый городок. Если, конечно, он не намеревается жить окруженным бандитами, наркоманами и руинами.

Объявив заброшенный пионерлагерь с наркоманами и руинами своим, Иван Владимирович деятельно принялся воплощать на берегу озера Еля-Ты извечную мечту русского интеллигента о том, чтобы в России было как на Западе. Хотя, кажется, каждому здравомыслящему человеку очевидно, что как на Западе тут не будет никогда.

«Вот эти скамейки сфотографированы в Лондоне, – показывает Дегтярев. – И заказаны такие же. А эти фонарики – из Австрии. Ели, сосны – все привозные».

Поймите правильно, ели и сосны на этом сосновом берегу выросли задолго до того, как Иван Владимирович задумал свой Сосновый Берег. В этом, собственно, и заключались «конкурентные преимущества» задуманного Дегтяревым проекта – сделать не просто дома, продавать не просто квадратные метры, но целую экосистему, в которой «природа и архитектура органично дополняли бы друг друга», как говорится в рекламном проспекте коттеджного поселка. Но чтобы сделать эти конкурентные преимущества непреодолимыми, Иван Владимирович решил отредактировать природный ландшафт. Посадить декоративные ели и сосны.

Большую часть редакторских правок Ивана Владимировича суровая северная природа попросту отвергла: добрая половина привозных елей и сосен засохла.

«Какие-то выжили, какие-то нет, – пожимает плечами Дегтярев, когда я ему указываю на огонь выжженной хвои, который вносит приятное разнообразие в суровый северный пейзаж. – Нормально». То есть Иван Владимирович настолько привык к сопротивлению материала, что ему кажется нормальным, когда не только люди сопротивляются его попыткам облагородить окружающее его пространство, но и само мироздание.

Тут мы въезжаем в недостроенную часть поселка. Дорога заканчивается, начинается бездорожье. Будто вторя моим мыслям, коряги и камни начинают стучать по днищу «Мерседеса». К Дегтяреву устремляется охранник и, поздоровавшись, качает головой: «На такой красавице!..»

– Погорячился, – опустив окно, признает Дегтярев, будто только сейчас заметил, что на дороге в его поселке лужи глубиной с озеро Еля-Ты.

Я ловлю себя на мысли, что слово «погорячился» удивительно точно подходит не только к этой мизансцене, но и вообще ко всей поселковой затее предпринимателя-мечтателя Ивана Владимировича Дегтярева, если не ко всей его биографии.