100 великих любовников - Муромов Игорь

В 1924 году вне конкуренции оказалась Елена Вайгель («Эллен-бестия»), которая родила драматургу сына Стефана, а через пять лет в ультимативной форме потребовала (и получила) статус главной жены. В результате этого брака – покинула Берлин Мари-Луиза Фляйсер, а член компартии Германии Элизабет Гауптман пыталась покончить жизнь самоубийством. Возврат Каролы Неер ознаменовался драматической сценой на вокзале: после сообщения Брехта о своей женитьбе актриса хлестанула его подаренными розами…

В дневнике в 1927 году Бертольд писал: «Сладострастие было единственным, что во мне неутолимо, но слишком длинны паузы, которых оно требует. Если бы можно было поглощать высший взлет и оргазм почти без перерыва! Год сношаться или год думать! Но, возможно, это конструктивная ошибка – обращать думание в сладострастие; возможно, все предназначено на что-то другое. За одну сильную мысль я готов пожертвовать любой женщиной, почти любой. Мыслей гораздо больше, чем женщин».

В конце 1920-х годов Брехт симпатизировал советскому искусству. В Германию приезжал Сергей Эйзенштейн, чей «лучший фильм всех времен и народов» «Броненосец "Потемкин"» был запрещен немецкой цензурой. Брехт познакомился с теоретиком ЛЕФа Сергеем Третьяковым, который стал переводчиком его пьес на русский. Немецкий драматург, в свою очередь, взялся за обработку и постановку пьесы русского секс-революциониста. В пьесе Третьякова «Хочу ребенка» героиня, советская интеллектуалка и феминистка, не признает любви, а ждет от мужчины только оплодотворения. В 1930 году в Берлине прошли гастроли театра Мейерхольда. Брехт стал своим в коммунистической среде. В партию вступили его подруги – Гауптман, Вайгель, Штеффин… Но не Брехт!

Маргарет Штеффин повстречалась на пути Брехта в 1930 году. Штеффин, дочь каменщика с берлинской окраины, знала шесть иностранных языков, обладала врожденной музыкальностью, несомненными артистическими и литературными способностями – иными словами, ей, вероятно, было вполне по силам воплотить свое дарование в нечто значительное, в такое произведение либо драматургии, либо поэзии, которому бы оказалась суждена жизнь более долгая, чем его создателю. Впрочем, свой жизненный и творческий путь Штеффин избрала сама, избрала вполне сознательно, по собственной воле отрекшись от доли творца и выбрав для себя участь сотворца Брехта.

Она была стенографисткой, делопроизводителем, референтом… Только двух людей из своего окружения Брехт называл своими учителями: Фейхтвангера и Штеффин. Эта хрупкая белокурая женщина одевалась скромно, участвовала сначала в левом молодежном движении, затем вступила в компартию.

Почти десять лет продолжалось ее сотрудничество с Бертольтом Брехтом. На обороте титульных листов его шести пьес, вошедших в состав изданного у нас собрания сочинений писателя, мелким шрифтом набрано: «В сотрудничестве с М. Штеффин». Это прежде всего – «Жизнь Галилея», затем «Карьера Артуро Уи», «Страх и отчаяние в Третьей империи», «Горации и Куриации», «Винтовки Тересы Карар», «Допрос Лукулла». Кроме того, по мнению литературоведа из Германии Ганса Бунге, то, что Маргарет Штеффин внесла в «Трехгрошовую оперу» и «Дела господина Юлия Цезаря», неотделимо от написанного Брехтом. Ее вклад в творческий капитал знаменитого писателя этим не исчерпывается. Она участвовала в создании других пьес Брехта, переводила вместе с ним «Воспоминания» Мартина Андерсена-Нексе, была непременным и усерднейшим помощником в издательских делах, требующих кропотливого и неблагодарного труда. Она, наконец, не один год была настоящей связной двух культур, пропагандируя в Советском Союзе Брехта как замечательное явление немецкого революционного искусства.

Эти же десять лет по количеству сделанного ею для себя дали результат, не сопоставимый с тем, что сделано для Брехта. Детская пьеса «Ангел-хранитель» и, может быть, еще одна-две пьесы для детей, несколько рассказов, стихи – все! Правда, вряд ли могло быть иначе. Огромная нагрузка, связанная с творческими заботами Брехта, год от года подтачивающая силы болезнь, крайне непростые обстоятельства личной жизни – с учетом всего этого можно лишь подивиться стойкости Маргарет Штеффин, ее мужеству, терпению и воле.

Тайна и отправная точка отношений Маргарет Штеффин и Брехта заключены в слове «любовь»; Штеффин любила Брехта, и ее верное, буквально до гробовой доски литературное служение ему, ее война за Брехта, ее пропаганда Брехта, ее бескорыстное участие в его романах, пьесах и переводах явились, надо полагать, во многом лишь средством выражения ее любви. Она писала: «Я любила любовь. Но любовь не такую: "Скоро ли мы сделаем мальчика?" Думая об этом, я ненавидела подобную размазню. Когда любовь не приносит радости. За четыре года я только однажды ощутила сходный страстный восторг, сходное наслаждение. Но что это было такое, я не знала. Ведь это мелькнуло во сне и, значит, не происходило со мной никогда. А теперь мы тут. Люблю ли я тебя, сама не знаю. Однако остаться с тобой желаю каждую ночь. Едва ты касаешься меня, мне уже хочется лечь. Ни стыд, ни оглядка не противятся этому. Все заслоняет другое…»