Записки фотомодели - стразы вместо слез - Бон Полина

Я вспоминаю адские звуки, которые доносились из кухни, где мама выясняла отношения с Богом, миром и прочими «виновниками» того, что муж бросил ее одну с тремя детьми без средств к существованию…

Теперь я могу попробовать, как это делается. Взяв в гостиной изящный торшер с конусообразным колпачком, соединенным с блестящей металлической стойкой подвижным кронштейном, я начинаю действовать. Колпачок мне приходится просто оторвать, отбив его ногой, потому что самой необходимой мне частью торшера является тяжелая металлическая подставка, которой заканчивается блестящая стойка. Взявшись за стойку, как за рукоятку какого-то фантастического молота, я опускаю круглую тяжелую подставку на поверхность большого стеклянного стола. Он раскалывается, как льдина, на несколько больших частей и сотни мельчайших острых брызг. Затем наступает очередь темного приземистого буфета с золочеными ручками. На нем стоит ваза в виде огромного коньячного бокала, в котором находится букет пошлейших красных роз, запакованных в целлофан и перетянутых кудрявой серебристой лентой. Мой молот опускается на эту вазу и вмиг превращает ее в мешанину воды, стекла и искалеченных растений. Разлетевшиеся по деревянной поверхности осколки я начинаю методично вколачивать в нутро комода до тех пор, пока верхние доски не проламываются, обнажая внутренности в виде лежащих в ящиках столовых приборов, салфеток, пепельниц и еще какой-то жалобно звенящей дребедени. Поднимая и опуская молот, я крушу все подряд, включая шкафы, стулья, похожую на черную надгробную плиту панель телевизора, вазы, канделябры, висящие на стенах золоченые светильники и гравюры в золотых рамах.

Ядовитый дым продолжает наполнять то, что осталось от разгромленной резиденции королевы Виктории Дольче. Интересно, можно ли отравиться продуктами горения люкс-брендов? – думаю я. Это, пожалуй, могло бы стать одной из самых нелепых смертей, за которые присуждают Дарвиновскую премию… В моей голове выстраивается полный рейтинг самых нелепых смертей за последние три года… Но сейчас мне не до этого. Мне нужно торопиться.

Зеркальное великолепие холла требует от меня особой сноровки и осторожности. Любое из огромных зеркал, достающих до подсвеченного скрытыми светильниками потолка, может легко отрубить мне руку, ногу или даже голову, как невероятная сюрреалистическая гильотина. Но умирать не входит в мои планы. Как укротитель, работающий с крупными хищниками, выставив вперед свою сияющую металлическую пику, я делаю стремительные выпады и отбегаю, уворачиваясь от сотен острых осколков, выстреливающих после того, как очередной зеркальный айсберг низвергается на каменный пол. Зеркальные иглы впиваются мне в ноги, из них течет кровь, и я оставляю неровные широкие следы. Когда-то я видела репродукцию старинной картины, на которой полуголый молодой и очень эротичный святой был прикован к столбу. Его тело было пронзено множеством торчащих стрел, и из ран аппетитными сиропными подтеками стекала рубиновая кровь. Сейчас я напоминаю себе этого святого, имени которого не запомнила.

Покончив с зеркалами, я стою посреди квартиры, задыхаясь от усталости, напряжения и ядовитого дыма. Я не сразу понимаю, что за посторонний звук пробивается сквозь мое шумное дыхание, дым и тишину. Но тут до меня доходит, что это телефон. Не выпуская из рук свой молот-пику, я возвращаюсь в гостиную, где на чудом уцелевшем консольном (естественно, стеклянном) столике надрывается аппарат.

Сняв радиотрубку, я молча подношу ее к уху.

– Алло, Виктория? – слышу я знакомый голос и пытаюсь не верить самой себе.

– Нет, это не Виктория. – Я превращаюсь в слух. И понимаю, что я все-таки не напрасно проделала всю сегодняшнюю сложную работу: это голос моего отца.

– А кто это? – Легкое непонимание пополам с недовольством. О, какое знакомое настроение! Именно с таким настроением, папочка, ты шпынял меня и отвешивал подзатыльники, когда я прибегала к тебе вечером в кабинет, чтобы ты почитал мне.

Я начинаю хохотать, как буйнопомешанная.

– Это твой самый страшный кошмар, папочка! Твоя потерянная совесть, нашедшая тебя! Твой судный день!

Я чувствую, что настал его черед не верить собственным ушам.

– Карина?! – Остается только легкое непонимание. – А где Виктория?

– Она умерла, папочка! – Весело и дико кричу я в трубку, отвечая только на второй его вопрос. – Она лежит в постели с проломленной башкой и ждет, когда ты приедешь и привезешь ей немножечко денег, чтобы купить новую голову.