Аксенов - Попов Евгений

Е.П.: Я сейчас — не тогда, конечно, когда тоже не очень много знал, а сейчас, уже зная все, — я ответил бы легче и, может быть, до драки не дошло бы. Я сказал бы: «А, ты имеешь в виду, чтобы я сотрудничал с Шолоховым и Фадеевым, а не с журналом “Юность”?» А вообще сейчас у нас завелся очень серьезный разговор.

А.К.: О подаксеновиках и антиподаксеновиках? То есть об отношениях между теми, кто сотрудничал с официальной властью, и теми, кто сам был властью — но неофициальной, андеграундной эстетической властью…

Е.П.: Ну, властью их трудно назвать.

А.К.: Нет, не трудно, они были властителями дум, точнее, вкусов значительной части поколения.

Е.П.: Ты знаешь, может, потому мы с тобой стали подаксеновиками и остаемся ими, что у нас провинциальное происхождение. Когда я уже перебрался в Москву, нет, в Подмосковье сначала, у нас бывали интересные разговоры на эту тему с перебравшимся еще раньше в Москву моим другом и земляком Львом Тараном, писавшим под псевдонимом Александр Лещёв, и с Александром Величанским, замечательным поэтом, москвичом. Саша говорил так: «Ребята вы толковые, но я не понимаю, как вы можете любить стихи Евтушенко и Вознесенского, это чушь вообще, но я к вам снисходителен, потому что понимаю — товарищи из глубинки…» Так вот, я теперь думаю, что для всех нас, провинциалов, огромнейшее значение имело творчество шестидесятников, потому что оно было распечатано официально, а другого нам и взять было негде. И Аксенова как прозаика и как яркую личность мы узнали из официальных публикаций, включая газетные отголоски хрущевского погрома. И никого из той компании молодых блестящих шестидесятников нам и в голову не могло прийти упрекать в сотрудничестве с коммунистами, хотя коммунистов мы сильно не любили. Мы понимали или чувствовали, что тогда надо упрекать и Солженицына: зачем он «Один день Ивана Денисовича» в официальном «Новом мире» опубликовал…

А.К.: А самые твердокаменные его и упрекали. И ставили ему в пример, естественно, Шаламова — и пишет, мол, честнее, и ведет себя непримиримее…

Е.П.: Совершенно верно, так было. И это абсолютно не означает, что Шаламов поэтому великий писатель. Это другой вопрос — кто великий, а кто не совсем, это прямо не связано с тем, сотрудничает он с властью или нет. Я уважаю безмерно Дмитрия Александровича Пригова покойного и Льва Рубинштейна, это настоящие крупные писатели, и я их за это уважаю, а не за то, какие у них отношения были с официальными советскими изданиями и сотрудничали они с властью или нет.

А.К.: Ты очень правильную вещь сказал насчет нашего провинциального происхождения. Там и есть наши корни как подаксеновиков. Когда журнал «Юность» пошел по стране, он шел как сеялка, шел и сеял подаксеновиков, из обычных провинциальных молодых людей вырастали подаксеновики.

Е.П.: А потом «Новый мир» пошел по стране и сеял Солженицыных?

А.К.: Ну, не Солженицыных, подсолженицыных, что ли… «Детей “Архипелага”». И мы из этой страны взошли, и я, и ты, и еще многие. А Лева Рубинштейн или Дмитрий Александрович Пригов и большая часть столичной интеллигенции, как бы «испорченной» столичной информированностью и относительной — относительно провинции — свободой, росли на другой почве. Тут семена, посеянные «Юностью», не всходили так буйно, как у нас, в глуши нашей… Тут всегда были сведущие люди, с изощренными эстетическими требованиями, совершенно не соотносимыми с возможностями официальной публикации и тому подобным.

Е.П.: Нет, как-то ты неясно говоришь, логики нет. Здесь было больше информации — так и хорошо, значит, здесь была почва более, как бы сказать, унавоженная, здесь бы и быть всходам «Юности», подаксеновикам…

А.К.: Нет, почва-то «унавоженная», она ведь порождает и снобизм, известный столичный снобизм… «Аксенов?.. Кто это? Это тот, которого я видел вчера, это он в “Юности” печатается? Подумаешь…» Я это уже в те времена слышал нередко.

Е.П.: «Это который продался официозу, официальной эстетике — вот и машина у него…»

А.К.: Именно так. «И вот его я должен считать выдающимся писателем, в то время, как я уже читал Добычина?»

Е.П.: Ну, Добычина в то время еще мало кто читал…

А.К.: Ну, не знаю, ну, Хармса, допустим…

Е.П.: Или «Вехи». «Как, вы не читали “Вехи”?! Ну тогда, конечно, читайте своего Аксенова. Вы и Мережковского, небось, не читали…»