Союз звезды со свастикой: Встречная агрессия - Буровский Андрей Михайлович

В итоге получилось по «золотому правилу» дипломатии, как бы удачно (если не учитывать долгосрочные последствия пакта) реализованному Советским Союзом: двое дерутся, а третий радуется. Враждующие капиталистические группировки стран Запада и держав Оси схватились друг с другом, а социалистический Советский Союз оставался вне конфликта, намереваясь пожать плоды взаимного ослабления своих антагонистов. Официозный «Дипломатический словарь» (1960 г.) в качестве примера «использования противоречий между империалистами для обезвреживания их агрессивных замыслов» назвал внешнеполитическую стратегию и тактику СССР перед и в годы Второй мировой войны^[808].

Такому эгоистичному выбору способствовали геополитически выгодное евразийское положение страны и ее громадный потенциал, благодаря которым в прошлом Россия нередко выступала в роли «козырного туза во внутриевропейских конфликтах»^[809]. Кроме того, обвиняя западные страны в стремлении спровоцировать конфликт СССР с Германией — «без видимых на то оснований», скажет Сталин на партийном съезде в марте 1939 г.^[810], советское руководство тем самым заранее выдавало индульгенцию самому себе на любые антизападные акции. Классовый подход к международным явлениям служил оправданием для применения тех методов и инструментов внешней политики, которые, в сталинском понимании, отвечали интересам социализма.

Однако вернемся к положению «Фальсификаторов истории» о том, что после Мюнхена дело шло к полной изоляции Советского Союза. К периоду до немецкой оккупации, в нарушение Мюнхенских соглашений, 15 марта 1939 г. Чехословакии, ставшей вторым (после Австрии) европейским государством, независимость которого растоптал Гитлер. Временные рамки послемюнхенского периода в Европе охватывают таким образом примерно шесть месяцев — с октября 1938 г. по середину марта 1939 г. По мнению такого авторитета исторической науки, как А. Тойнби, редактора многотомной серии «Обзор международных дел за 1939–1946 гг.», с многих точек зрения Вторая мировая война фактически началась с оккупации Чехословакии Германией и лишь формально с ее нападения на Польшу 1 сентября. Март 1939 г. Тойнби считал «поворотным моментом в истории»^[811].

Приняв столь определенную, не лишенную серьезных доводов оценку развития предвоенного политико-дипломатического кризиса в Европе, следует принять и другое. Согласиться с тем, что главный вектор событий уже определился, и оснований рассчитывать на кардинальные перемены в ситуации на Европейском континенте после этого не приходилось. Нечто существенное случилось до марта 1939 г.

Советско-германский пакт не был импровизацией. СССР и Германия пришли к согласию не «в самый последний момент», как уверяла советская партийно-государственная пропаганда. Известный американский журналист и публицист Г. Солсбери, очевидец событий, вспоминает: ничто так не потрясло мир, как подготовленное втайне подписание советско-германского пакта 23 августа 1939 г. Однако, добавляет он, «очень быстро стали вспоминаться факты, которые явно свидетельствовали, к чему шло дело»^[812]. Присмотримся и мы повнимательнее к послемюнхенскому периоду, к политике СССР между октябрем 1938 г. и мартом 1939 г. и зададимся вопросом, не был ли в этот период предопределен выбор сторон, приведший к пакту? Не были ли такие факты, которые бы явно свидетельствовали, к чему шло дело?

Такие факты были. И не один и не два. Факты разительные. Пожалуй, самым знаковым из них стала завершившаяся за десять дней до злополучной Мюнхенской конференции Англии, Франции, Германии и Италии 29–30 сентября 1938 г. публикация «Правдой» новейшей коммунистической Библии — «Краткого курса истории ВКП (б)»^[813]. Газета печатала ежедневно по одной главе книги, а ее последняя глава, подводившая изложение к текущему международному моменту, появилась 19 сентября. Книга, говорилось в принятом по инициативе Сталина^[814] постановлении ЦК ВКП (б) после ее выхода в свет отдельным изданием, содержала «установки марксизма-ленинизма»^[815]. Считалось, что «установки» эти исходили от самого Сталина, чей стиль мышления и слога легко угадывался во многих местах книги^[816]. В том числе в международном разделе ее последней главы, положения которой предвосхитили, вплоть до текстуальных совпадений, его доклад на съезде ВКП (б) 10 марта 1939 г. Не прервись после смерти Сталина публикация его Сочинений, возможно, мы бы увидели включенным «Краткий курс истории ВКП (б)» в 15-й том^[817].