Союз звезды со свастикой: Встречная агрессия - Буровский Андрей Михайлович

За какие-то два месяца, начиная с немецкого предложения в конце декабря 1938 г. возобновить переговоры о кредитах (не считая сообщений из американских источников о немецких предложениях заключить пакт о ненападении, якобы последовавших еще в ноябре), в советско-германских отношениях имели место «факты, которые явно свидетельствовали, к чему шло дело». Завязавшимся торгово-экономическим переговорам обе стороны придавали большое значение (хотя в дальнейшем они шли трудно, пока стороны не перешли к урегулированию политических взаимоотношений). В пропагандистской войне наступило подобие «перемирия», выразившееся в отказе от прямых нападок на руководителей Германии и СССР. Сам Гитлер, сперва на переговорах с Ю. Беком, а затем, возможно, и в разговоре с А.Ф. Мерекаловым, снял «украинский вопрос» с повестки дня, не дав ему превратиться в хроническую проблему в двусторонних отношениях. Наконец, в конце января в речи в рейхстаге весь свой ораторский пыл он направил не против СССР, как бывало, а против стран Запада. Что касается наступившего обострения отношений между Германией и Польшей, то это-то и стало поводом для советско-германского сближения.

События явно подтверждали оптимистический с точки зрения реализации антикапиталистических замыслов вывод статьи В.П. Потемкина. Многочисленные заявления с разных сторон о том, что агрессия Германии и Италии обращена прежде всего против Англии и Франции и их колоний, находили подтверждение в донесениях советских полпредов из основных европейских столиц. Полпреды охотно перечисляли различные требования, которые итало-германский блок все настойчивее предъявлял Западу. Сообщали они в Москву и о стремлении англо-французских правящих кругов «повернуть острие германской агрессии на восток», как писал, например, И.М. Майский из Лондона в начале нового года, указывая одновременно на «явный отлив мюнхенской волны и малую вероятность похода Гитлера против СССР»^[979]. Из Рима временный поверенный в делах СССР Л.Б. Гельфанд сообщал о продолжительном разговоре с министром иностранных дел Италии Г. Чиано, который говорил о «наличии полной итало-германской согласованности в отношении западной, то есть антифранцузской, политики»^[980].

Предположения полпредов о наиболее вероятном направлении фашистской агрессии, подкрепленные посылаемыми Советскому Союзу после Мюнхена умиротворяющими сигналами со стороны Германии, укрепляли Сталина в его давнем желании вести дело к сближению с ней. Упомянутая выше перепечатка статьи В. Барлетта в «Правде» с заключением, что «чрезвычайно неблагоразумно предполагать», что существующие разногласия между Москвой и Берлином обязательно останутся фактором международной напряженности, конечно, не могла появиться без ведома пресловутой Инстанции (то есть Политбюро ЦК). И в начале февраля Сталин распорядился прекратить поставки советского оружия в республиканскую Испанию^[981], где добровольцам из Советского Союза (они считались командированными Коминтерном) противостояли итало-германские интервенты. Списав со счетов республиканскую Испанию, Сталин устранил один из сильнейших раздражителей в советско-германских отношениях.

В эти же дни был заключен торговый договор между СССР и Италией (от 7 февраля), предусматривавший (в числе прочего) советские поставки топлива для итальянского военно-морского флота в обмен на закупки итальянского вооружения^[982]. Советской общественности дозволено было только узнать из раздела «Хроника» в «Правде», что с Италией подписан «ряд экономических протоколов и соглашений», которые ликвидируют спорные вопросы и регулируют торговый обмен между странами^[983].

Наконец, сам Сталин в речи на партийном съезде фактически дезавуировал антисоветские последствия Мюнхена публичным заявлением об отсутствии оснований для конфликта с Германией. В то же время близость конца испанской войны означала перемещение напряженности в Европе в ее центральную и восточную части, что, полагал полпред в Париже Я.З. Суриц, «приближает сроки общего кризиса»^[984]. Что это так, со всей очевидностью продемонстрировала весьма болезненная реакция Англии и Франции на оккупацию Германией в середине марта Чехословакии в нарушение Мюнхенского соглашения и предъявление давно ожидавшихся немецких требований к Польше о передаче Данцига и установлении коридора в Восточную Пруссию.