Союз звезды со свастикой: Встречная агрессия - Буровский Андрей Михайлович

«Коллективная безопасность», хоть и не прямо отвергнутая в «Кратком курсе», не была упомянута на его страницах, где был провозглашен «новый период». Этот «новый период», то есть существующий, не был ясно определен. Но было сказано, что он следует после «периода парламентского оппортунизма». Он был также периодом движения истории от «классовых конфликтов» через революционное пролетарское действие, включая «период» пролетарской революции и заканчивая захватом власти пролетариатом, как только «империализм» будет свергнут^[350].

То, что «коллективная безопасность» была на деле отправлена в отставку еще до умиротворения в Мюнхене, становится очевидным ввиду заявления Сталина, тоже на страницах «Краткого курса», что партии Второго интернационала (то есть на кремлевском жаргоне социалистические и социал-демократические партии Запада) «были недостаточны для революционной борьбы пролетариата»^[351]. Эти партии, якобы преобладавшие в предыдущий период [ «парламентского оппортунизма»], никогда не смогут, по мнению Сталина, «обеспечить руководство для подготовки пролетариата к революции». Это утверждение подчеркивало откровение Сталина, что старый «период» закончился. С его уходом Кремль незаметно похоронил вместе с «коллективной безопасностью» и ее подсобный объект, «народный фронт» — то есть продвигаемое Москвою сотрудничество некоторых секций коммунистических партий с некоторыми западными социалистическими партиями (партиями Второго интернационала) и даже с некоторыми буржуазными партиями (как во Франции в 1936–1938 гг.). Но управляемый Кремлем Коминтерн, который формально отвечал за отношения Москвы с заграничными секциями партии и прежде боролся за «коллективную безопасность» и «народные фронты» против «агрессоров», продолжал делать то же самое и в последующие месяцы — разумеется, только вне Советского Союза^[352].

Итак, как мы прежде установили, Кремль продолжал старательно усугублять путаницу в представлениях о своих внешних интересах, говоря одновременно обеими сторонами своего журналистского рта. Одному иностранному дипломату, заметившему в прессе тенденции новой политической линии, Потемкин указал в начале 1939 г., что советская пресса продолжала упоминать «коллективную безопасность»^[353]. Сталин поддерживал эту путаницу даже внутри СССР. Руководителю Коминтерна Димитрову он впервые сообщил о прекращении «коллективной безопасности» через семь дней после начала войны!^[354]

Следовательно, когда Литвинов выступал в Женеве, отход Москвы от очень успешных и привлекательных внешнеполитических лозунгов «коллективной безопасности» и «народного фронта» продолжался уже более года — хотя, вместе с уменьшением роли Литвинова, отказ от старого и переход в «новый период» тоже прошел, как говорилось выше, не замеченным многими дипломатами. Посол Франции в Москве (и позже в Берлине) Робер Кулондр, вспоминая потом в своих мемуарах о довоенном периоде и особенно об осени 1938 г., писал, что, хотя и ходили слухи о том, что Литвинов не в фаворе, его посольство продолжало ожидать от Москвы поддержки политики «коллективной безопасности», чтобы остановить германскую агрессию. Тем не менее и он слышал от Потемкина, что Москва, возможно, заинтересована в переговорах с Германией и в разделе Польши. Хотя Кулондр, по всей видимости, не читал апрельской статьи Потемкина в «Большевике», он услышал от своего талантливого поверенного в делах, Жана Пайара, о том, что Потемкин сказал ему и другим французским дипломатам, что Советский Союз может быть заинтересован в расчленении Польши^[355].

По возвращении в Москву в октябре 1938 г. Литвинов, очевидно, читал статьи Потемкина и более поздние откровения московской прессы на ту же тему. Ибо он тоже изложил Кулондру, предположительно осенью 1938 г., часть содержания статьи «Куда идет Польша?». Повторяя сталинскую линию, впервые выраженную Потемкиным, Литвинов сказал, что Советы не уважают польскую армию и видят в Польше поле боя или землю, о которой можно вести переговоры с Гитлером^[356].

Итак, ранние заявления Потемкина о разделе Польши были частью нового дерзкого внешнеполитического курса Кремля, который был публично, хоть и завуалированно, выражен в «Кратком курсе» и в других публикациях. Но эти информационные сигналы не закончились статьей Потемкина в «Большевике», обличением Гитлера в мнимом антипольском заговоре Сталиным и его соавторами по «Краткому курсу» и замечанием Литвинова Кулондру о польской армии.