В тени горностаевой мантии - Томилин-Бразоль Анатолий

Один из таких скандалов, рассказанных кем-то из фрейлин, особенно запомнился Анне. Был у Ее Величества камер-лакей из крепостных графа Чернышева. В Петербург он попал рекрутом, но, будучи пригож лицом и статен фигурой, взят был вместо службы в полку в придворные служители. Тут его приметила Государыня и велела перевести в камер-лакеи. Ее Величество всегда любила окружать себя красивыми и статными мужчинами. Рассказывая далее, фрейлины понижали голос и делали круглые глаза:

– Ну, вы же понимаете, ma ch?rie, что когда его сиятельство бывал в отлучке, ну, в общем... Однажды граф Григорий Григорьевич вернулся из Гатчины от наследника ранее обычного. Он закрылся с Государыней в покоях... Боже мой, ma ch?rie, если бы вы слышали, какой грохот и какие крики доносились оттуда через двери... Ее величество три дня не выходила из опочивальни, допуская к себе одного лишь лейб-медикуса Роджерсона ^[28] . Лакея наградили чином, перевели в армию и отправили в дальний гарнизон. Государыня очень горевала...

Как-то раз на дежурстве Анна заметила, что дверь в спальню Ее Величества прикрыта неплотно и решила притворить. Но, подошедши, услыхала приглушенные голоса, прерываемые скрипом императорской кровати.

– Гри-Гри... – голос Екатерины был хрипловат. – Гриш, ты такой сильный, такой сладкой, а почему ты грубый-то такой, а, Гри-Гри?..

Орлов промычал что-то неразборчивое. Потом на некоторое время голоса стихли. Анна слышала лишь ритмичное дыхание, поскрипывание постели и стоны. Она зажмурилась, хотела было притворить дверь, и не смогла... Когда очнулась от морока, в спальне было тихо. Потом послышался голос Орлова:

– Грубый, говоришь?.. Ну, допрежь всего, в казармах политесу не учат. А па-атом... – Он помолчал некоторое время. – Па-атом, как тебе сказать, Катя... Ваше величество. Вот ты из-под меня еле выползла, а я все себя в твоих чреслах чувствую... Когда в постели, ты – моя баба. Но ты – Императрица! А я? Всего-то подданный... Захочешь, не захочешь, дашь не дашь... раб я твой! Да что об том говорить. Пожениться бы нам надоть, да не впервой сии пустые разговоры...

Но дело было не пустым. Все началось после коронации в Москве. Одно дело – спать с нелюбимой женой великого князя-наследника или даже царя. И совсем иное – с самодержавной Императрицей!..

Это удивительное, наверное, чисто наше, русское свойство – почитанье не человека, а места, кое он занимает. Мы отождествляем человека с местом, независимо ни от способностей его, ни от ума, ни от характера. Этакое неизбывное духовное рабство. Как это его характеризовал Михайла Ломоносов в благодарственном слове государыне: «Российскому народу; остротою понятия, поворотливостию членов, телесною крепостию, склонностию к любопытству, а паче удобностию к послушанию перед прочими превосходному». Отсюда, – и всеобщее чинопочитание, и почти религиозное отношение к облеченным высшей властью. Это при глубокой-то внутренней ненависти...

Любила ли Екатерина Григория? ^[29] Какое-то время – возможно. Ее бешеный темперамент требовал силы и страсти в плотских утехах именно таких, какие мог дать ей именно Орлов. Но, как и все женщины, она нуждалась и в нежности и ласках, чуждых этому Геркулесу. Но и буйный характер, и бесшабашная удаль, и смелость Григория, все разбивалось об одно слово – Императрица! Ему принадлежало ее тело, всё: губы, шея, пышная грудь, чресла и лоно. Но и тогда, когда они оба стонали в пароксизме страсти, он все время помнил, что она Императрица... И от того ярость поднималась в нем темной волною. Он нарочно делал ей больно, заставлял уже не стонать, а кричать... Он ведь даже... бивал ее порой, утешаясь тем, что она ревела перед ним как обычная баба от страха боли. Но и тогда она оставалась Императрицей!..

Наверное, потому он и был груб с нею, драл фрейлин, не смевших ни в чем отказать фавориту, и не больно-то заботился о том, чтобы скрывать свои похождения. Понимала ли это Екатерина? Скорее всего – да. Она была умной женщиной.

Но, капля и камень точит. В конце концов, грубость фаворита и постоянное осторожное очернительство братьев-геркулесов Никитой Ивановичем Паниным сделали свое дело. Государыня почувствовала, что Орловы ее утомили. Некоторое время она сдерживала себя, то ли из страха, то ли из благодарности. Но, как известно, последнее чувство всегда особливо обременительно, и ранее других не выдерживает испытания временем.

Все-таки в этой связи было больше политической необходимости. Взойдя на престол, Екатерина не заблуждалась в отношении к ней окружающих. Все, за малым исключением, видели в ней только потенциальную возможность реализации своих желаний, не имеющих ничего общего с любовью. По-видимому, она восприняла это, как неизбежность. А холопская готовность придворных потакать каждому ее хотенью и полная безнаказанность со временем развратили ее, как это сделали бы с любой другой женщиной.