Одиссей покидает Итаку - Звягинцев Василий

— Вряд ли… Белое на белом, среди леса, да и далеко, в общем-то.

— Главное — мы их обнаружили…

— А техника у них не фонтан. Дирижабль… Движки как бы не паровые — дымят здорово. И скоростишка не больше полусотни в час…

— Это еще ни о чем не говорит, — возразил Левашов. — Ты у нас мог бы увидеть телегу на лесной дороге, а делать из этого выводы…

— Тут есть разница, мне кажется. Телегу увидеть можно, а вот паровоз Стефенсона — вряд ли.

— Стоп, ребята! Делать-то что будем?

Шульгин словно опомнился от охватившего всех возбуждения.

— Думаю, спешить нам особо некуда. Ну — аборигены. Ну — полетели по своим делам. Впервые, заметим, за полгода. Вполне возможно, еще полгода вторично не прилетят. Так что позавтракать мы вполне успеем. А потом и продолжим военный совет в Филях.

К середине дня появилась программа действий, лаконичная, но чрезвычайно емкая.

1. Ввести военное положение.

2. Принять меры к обороне форта на случай внезапного нападения.

3. Развернуть широкие разведоперации на предельный радиус. После получения хоть какой-нибудь достоверной информации о разумных жителях планеты вернуться к вопросу о практических действиях.

…У колонистов опять появилась жизненная цель, в атмосфере планеты повис призрак новой опасности, сулящей острые ощущения и начисто снимающий настроения чуть апатичного эпикурейства. С жаром, может быть, даже чуть преувеличенным, все с головой погрузились в заботы и идеи, размножающиеся со скоростью цепной реакции.

Лариса, единственная из всех, сохранила благоразумие. Присутствуя на совете четырех мужчин, с которыми ее свела судьба, она смотрела на них и слушала со странным чувством. Каждый из них был старше ее на добрый десяток лет или близко к тому, и все же они производили впечатление азартных, не способных задуматься о последствиях своих поступков мальчишек. Решать проблемы, для которых следовало бы собрать чуть ли не сессию ООН, походя, за завтраком, отнюдь не забывая при этом закусывать и даже слегка выпивать. А с другой стороны — быстрота и четкость принятия решений в ситуации, к которой у них не было и не могло быть никакого навыка. Она достаточно много занималась историческими документами и имела представление, как, какими путями и способами разрешались те или иные критические ситуации. И не могла не признать, что ее друзья выглядели не худшим образом.

Пользуясь предоставленными ей правами, она тоже приняла участие в беседе и сказала, как думала, о том, что вряд ли они имеют основания брать на себя сложнейшее и ответственнейшее дело, способное изменить весь ход мировой истории — контакт с иной цивилизацией. И даже если в прошлом они уже в такой контакт вступали, то это ничего не меняет, там ведь встреча произошла не по их вине и выбору, а по инициативе инопланетян. А сейчас дело другое, можно подождать, подумать, каким образом организовать эту встречу с разумными обитателями планеты, может быть, самим и не соваться…

Она хотела что-то еще продолжить в том же роде, но замолчала, споткнувшись о холодный и как бы сожалеющий взгляд Берестина. Он вообще среди всех присутствующих казался ей самым непонятным и жестким человеком.

— Милая девочка, — тихо сказал Берестин. — Ты всерьез считаешь или просто повторяешь трепотню своих старших коллег, что только они там, — он дернул головой вверх и в сторону, — имеют прерогативу делить события на важные для мировой истории и неважные? И что есть люди, которым по чину положено совершать исторические поступки, и — остальные, которым это заказано? То есть — герои и быдло? Так эта теория уже в начале нашего века признана несостоятельной и в корне реакционной. И мы здесь все привыкли считать, что от каждого может зависеть все. Исторические поступки совершаются каждым, и без мыслей о том, как бы не нарушить какие-то инструкции и табели о рангах…

Лариса, несколько оторопевшая от неожиданно серьезного и будто бы даже угрожающего тона Берестина, сразу не нашла, что ему ответить. Помог ей Шульгин, незаметно, но резко ударивший Берестина носком сапога по щиколотке.

— Видишь ли, Лариса, мы как бы представляем разные научные школы… Это как в медицине. Ученики академика Амосова говорят: в любом случае и обязательно резать. А последователи Аничкова не прибегают к ножу ни в каких обстоятельствах…

— Как историк-дипломат, ты поможешь нам на более поздних этапах, — сказал Левашов.

— Вот-вот, — поддержал его Новиков. — Сперва найдем, с кем и о чем разговаривать, а там и тебе карты в руки.

— Красивые женщины в дипломатии — неподражаемы… — Шульгин поднял глаза к потолку и вытянул губы в трубочку.

Лариса не выдержала и рассмеялась.

— Ну вот и слава богу. (Берестин, как заметил Новиков, стал довольно часто в последнее время употреблять это присловье. Будто демонстративно отбросил некие привычки и традиции). Тогда давайте займемся делом. Лично мне не терпится отправиться на поиски братьев по разуму. Вдруг они встретят меня с распростертыми объятиями и я тут же начну сеять среди них доброе, вечное, а если выйдет, то и разумное…

По своему маршруту Берестин шел один.

Настоящая мужская работа — сжимать тугие обрезиненные рукоятки фрикционов и гнать десятитонную броневую машину через белое безмолвие по двенадцать и более часов в сутки. В плечах и руках — весь этот стальной вес и пятьсот лошадей дизеля, а транспортер идет, как глиссер, выхлестывая из-под гусениц снежные фонтаны, а то вдруг ухает в забитую снегом лощину, погружается вместе с башней, как подводная лодка, и жутко рыча, стреляя выхлопами, выползает вновь на поверхность. Да если еще идти с открытым лобовым люком, чтоб лучше видеть, — ледяной ветер хлещет в лицо, обжигает щеки и садится инеем на черный ребристый шлем.

И можно думать. О чем хочешь. Можно об инопланетянах, космосе, проблемах контактов и априорной гуманности разумов, достигших высокой степени развития.

Можно и о женщинах. Конкретно об одной, Ирине, а то и о других тоже. Например, о Ларисе. Которая непонятно что нашла именно в Олеге. Не то чтобы Берестин считал его хуже других, а все равно странно…

И еще много о чем удается передумать, гусеничным следом рисуя на поверхности планеты гигантский расходящийся сектор.

И, конечно, он смотрел. Вперед по курсу и по сторонам. Валгалла раскрывала перед ним свои пейзажи, еще не виденные никем из землян.

Тот уголок планеты, который они успели освоить, был изумительно красив, но колонисты довольно поверхностно изучили лишь несколько сот квадратных километров, прилегающих к форту и берегам реки вверх по течению, а сейчас Берестин каждый день проходил двести, а то и триста километров. По вековым заснеженным лесам, где деревья стояли так плотно, что только вдоль ручьев и по водоразделам рек удавалось находить дорогу для транспортера.

С заслоняющих небо крон срывались снеговые шапки, и в воздухе долго потом висел искрящийся туман. Грохот мотора многократно отражался от деревьев и относов на излучинах рек, распугивая всякую местную живность на много километров вокруг, и Берестину попадались только свежие следы да недавние лежки, и еще иногда удавалось увидеть тяжелый медлительный полет белых свиноподобных птиц — возможно, просто крылатых свиней, на которых, наверное, в другое время можно было бы славно поохотиться.

Курсограф рисовал на голубой ленте запутанную ломаную линию, вдоль которой Алексей отмечал места ночевок и приметные детали рельефа. Картографам еще предстоит масса работы, если им доведется когда-либо посетить Валгаллу.

От блеска снега и бесконечно повторяющегося мелькания древесных стволов сильно уставали глаза, и даже ночью, во сне, он видел все те же бегущие полосы — черные на белом.

Иногда он выезжал на открытые пространства, но как бы велики ни были эти поляны, все равно, по сторонам и впереди Берестин видел все тот же лес и только его. Уже не верилось, что он когда-нибудь кончится.

На ночевки он останавливался уже в сумерках, выбирал подходящее место, расчищал до голой земли площадку, зажав фрикцион и раз двадцать крутнув транспортер на месте, потом разжигал костер и готовил горячий ужин (обедал обычно всухомятку, заглушив на полчаса двигатель).

Таял снег в котелке, трещали в огне сырые дрова, он сидел, протянув руки к костру, и с наслаждением ощущал, как постепенно отходят скованные многочасовым напряжением мышцы.

На сотни километров вокруг не было ни одной человеческой души, ни одного живого огня. Кроме вот этого, перед глазами.

Вода в котелке закипала, и он вытряхивал туда содержимое консервной банки или сыпал промерзшие пельмени, неторопливо и вдумчиво ел горячее варево, а потом долго пил огненный чай, пахнущий дымом и далекими тропическими странами, поглядывая в кружку, в которой плавали разваренные чаинки, попадались мелкие угли и чешуйки золы.