Фатерланд - Харрис Роберт

До Марша здесь проживала вдова генерала люфтваффе. Она жила там с военных лет и довела квартиру до плачевного состояния. В свой второй выходной, ремонтируя спальню, он содрал заплесневевшие обои и обнаружил спрятанную под ними сложенную до очень малых размеров фотографию. Портрет в технике сепии, в размытых коричневых и кремовых тонах, изготовленный в одной из берлинских студий и датированный 1929 годом. Семья на фоне нарисованных деревьев и полей. Темноволосая женщина смотрит на младенца у себя на руках. Муж горделиво выпрямился позади нее, положив руку ей на плечо. Рядом с ним мальчик. С тех пор портрет стоит у него на каминной доске.

Мальчик возраста Пили. Сегодня он был бы ровесником Марша.

Кто были эти люди? Как сложилась судьба у ребенка? Он несколько лет задавал себе эти вопросы, но медлил с поиском разгадок – вопросов, занимавших его ум, хватало и на службе. Потом, как раз накануне прошлого Рождества, по непонятной ему самому причине – просто из-за смутного растущего беспокойства, совпавшего с днем его рождения, не более, – он занялся поисками ответа.

В записях домовладельца указывалось, что с 1928 по 1942 год квартира сдавалась некоему Вайссу Якобу. Но на Якоба Вайсса не было полицейского досье. Он не был зарегистрирован в качестве выехавшего, заболевшего или умершего. Запросы в архивы армии, флота и люфтваффе не подтверждали, что он был призван на военную службу. На месте фотостудии была мастерская по прокату телевизоров, архивы студии утеряны. Никто из молодых людей в конторе домовладельца Вайссов не помнил. Они бесследно исчезли. Вайсс – в переводе «белый» – пустое место. К этому времени он в душе знал правду – возможно, знал всегда, – но все же однажды вечером он отправился по квартирам в поисках свидетелей. И хотя он был полицейским, все равно обитатели дома смотрели на него как на сумасшедшего, когда он задавал вопросы. За исключением одной женщины.

– Это были евреи, – ответила старая карга из мансарды, захлопывая дверь перед его носом.

Конечно же. Во время войны все евреи были эвакуированы на Восток. Все об этом знали. Но что стало с ними потом – этот вопрос на людях, да и не только на людях, никто, если он был в здравом рассудке, не задавал, будь он даже штурмбаннфюрером СС.

И с этого времени, как он теперь видел, стали портиться его отношения с Нили; он стал просыпаться до света и добровольно браться за расследование первого попавшегося дела.

Марш несколько минут постоял, не зажигая свет и глядя на машины, движущиеся к югу, к Виттенбергплатц. Потом прошел в кухню и налил себе изрядную порцию виски. Рядом с раковиной лежал номер «Берлинер тагеблатт» за понедельник. Он прихватил его с собой в комнату.

У Марша была своя привычка читать газеты. Он начинал с конца, где писали правду. Если писали, что лейпцигские футболисты побили кельнских со счетом четыре-ноль, можно было не сомневаться в этом – партия ещё не придумала способа переписать по-своему спортивные результаты. Другое дело обзор спортивных новостей: «ДО ТОКИЙСКОЙ ОЛИМПИАДЫ ВСЕ МЕНЬШЕ ВРЕМЕНИ. ВПЕРВЫЕ ЗА 28 ЛЕТ В НЕЙ МОГУТ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ США. ГЕРМАНСКИЕ СПОРТСМЕНЫ ПО-ПРЕЖНЕМУ СИЛЬНЕЙШИЕ В МИРЕ». Потом реклама: «НЕМЕЦКИЕ СЕМЬИ! ВАС МАНЯТ РАДОСТИ ГОТЕНЛАНДА – РИВЬЕРЫ РЕЙХА!» Французская парфюмерия, итальянские шелка, скандинавские меха, голландские сигары, бельгийский кофе, русская икра, английские телевизоры – разбросанные по страницам плоды из рога изобилия империи. Рождения, браки и смерти: «ТЕББЕ Эрнст и Ингрид – сын для фюрера. ВЕНЦЕЛЬ Ганс, 71 год, истинный национал-социалист – глубоко скорбим».

И одинокие сердца:

Полосы, посвященные искусству: кинозвезда Зара Леандер, все ещё пользующаяся успехом, в «Женщине Одессы», эпическом повествовании о переселении южных тирольцев, в настоящее время идущем в «Глория Паласте». Статейка музыкального критика с нападками на «вредные негроидные плаксивые завывания» группы молодых англичан из Ливерпуля, выступающей перед немецкой молодежью в переполненных залах Гамбурга. Герберт фон Караян будет дирижировать оркестром, который исполнит специально в честь дня рождения фюрера Девятую симфонию Бетховена – Европейский гимн – в лондонском «Альберт-холле».