Исчисление ангелов - Киз Грегори

– Это точно, мне тяжело нарушать данные клятвы, – сказал Эркюль, и Адриана испытала глубокое облегчение.

– О, я надеюсь, – вмешалась в разговор Адриана, – у вас на корабле еще много всяких чудесных вещей, и вы не станете их утаивать и покажете нам.

– Конечно, покажу, – улыбнулся царь.

Еда за ужином была вкусной, но никаких диковинных блюд им не подавали. Разрезая мясо, царь пользовался ножом и вилкой, и в этом смысле он был более цивилизован, нежели Людовик XIV.

– Что это за вино? – спросила Креси.

– Чудесное, не правда ли? – воскликнул царь. – Это мое любимое вино… Токайское, отличное венгерское вино. Говорят, они используют для его приготовления изюм.

– Действительно, вино отменное, – согласилась Креси.

– Последние три года его почти не производят. Все это время стоит какая-то ужасная погода, она погубила виноградники, и нет, совершенно нет никакого урожая. Но, к счастью, запасы токайского пополнялись все последние сто лет, поэтому мы и имеем удовольствие им наслаждаться.

Царская каюта в еще большей степени упрочила мнение, которое начало складываться у Адрианы о русском царе. Убранство каюты было самое простое, в голландском стиле, и помещение действительно походило на каюту капитана, а не на царский кабинет. У Людовика XIV все непременно было бы в золоте и искусных завитушках, но Людовик, несмотря на всю великую силу, которой обладал, никогда не чувствовал себя вполне королем и все время старался убедить в этом прежде всего себя, а заодно и всех остальных. Казалось, что русский царь не нуждался во внешнем утверждении своего могущества. Он позволил себе лишь единственную экстравагантность – стеклянную дверь, она давала ему прекрасный обзор пространств земли, над которой он парил на своем корабле.

Эркюль кашлянул:

– Прошу прощения, капитан, если вы сочтете уместным, я бы хотел вернуться к разговору о герцоге.

– Разумеется, я же обещал вернуться к нему за ужином. А мы ведь ужинаем, не правда ли? – Он припал к своему бокалу, осушив добрую его половину, затем отставил бокал и оперся подбородком на сложенные замком руки. – Вы должны понять одну вещь, я не намерен превращать Богемию в колонию России. Я хочу сделать ее частью Российской империи, буфером между Россией и Турцией, и, возможно, со временем именно Богемия протянет руку помощи Вене, чтобы вновь вернуть ее в лоно христианского мира. Но я не собираюсь назначать своего правителя в Богемии. И я не могу признать претензий Карла Шестого на так называемую Священную Римскую Империю, равно как и на трон Богемии. Но все же кто-то должен править в Богемии, править на законном основании и не ограничиваться узкими интересами, а смотреть на мир широко.

«И чтобы был податлив и послушен», – подумала Адриана. Наконец-то она увидела в царе царя.

– И вы прочите на эту роль Френсиса Стефена? – вдруг спросил Эркюль.

– Не совсем. У Карла Шестого есть дочь, которая претендует на Богемию, но не на «империю», и эта претензия совершенно безопасна. Она еще совсем юна, и я думаю, что для нее лучше всего выйти замуж за человека опытного в государственных делах и который мог бы стать регентом до ее совершеннолетия.

– А-а-а… – протянул Эркюль и вдруг широко улыбнулся, и Адриана вспомнила, что именно это и было целью герцога.

– А герцог кажется человеком сговорчивым и ответственным, – добавил царь. – И если все пойдет хорошо, вы можете вновь поступить к нему на службу, если у вас на то будет желание.

Эркюль заколебался:

– Я подумаю об этом, капитан.

– Вот и хорошо. Конечно, я был бы рад, если бы вы состояли на службе у меня, как и мадемуазель. – Он развернулся и значительно посмотрел в сторону Адрианы.

На мгновение Адрианой овладел страх, так хорошо ей знакомый, страх сделать неверный выбор, после которого ничего нельзя будет исправить. Она уже приняла решение в тот самый момент, когда увидела воздушный корабль, а возможно, и раньше когда Карева упомянула о полноправном членстве в академии. Но сейчас нет смысла показывать, с какой страстью она принимает предложение русского царя.

– Что касается меня, то я никогда не давала клятв верности герцогу Лоррейнскому, равно как и никому другому, будь то государство или правительство. Всегда моим единственным желанием было посвятить себя всецело науке. – Адриана опустила глаза. – Если вы позволите, то я дам вам свой ответ завтра утром.

– Боюсь, что я не могу вам этого позволить, – ответил царь. – Очень скоро мы должны сняться с якоря, если можно так выразиться, где-то через час. Вот этот час я вам и даю, вы наедине можете все обсудить.