Пушка Ньютона - Киз Грегори

– Ты давно готовился к побегу?

– Думаю, с того самого момента, когда впервые увидел тебя, – ответил Николас. – Я надеялся, что придет время, и ты все поймешь. Поймешь и простишь.

Она обхватила руками его голову и поцеловала в губы. Адриана почувствовала, он – горнило, в нем бушует пламя и идет сложная алхимическая реакция очищения металла, приносится великая жертва. Она, не отрывая губ, страстью раздувала пламя, и оно ширилось, захватывая все больше и больше пространства. Они опустились на пол, тела сплетались все плотнее и плотнее, прорастая друг в друга, пока не достигли физических пределов человеческих объятий, еще один рывок навстречу друг другу, и, наконец… они парили в бесконечном пространстве, где остановилось время.

Они лежали на полу, рукой Адриана нежно касалась груди Николаса, затем она тихо засмеялась и поцеловала его губами, все еще солеными от слез.

– Чему ты смеешься? – тяжело дыша, спросил Николас.

Она рукой показала в сторону распятия.

– Думаю, отныне я проклята без права на отпущение грехов, – ответила Адриана. – Но я люблю тебя, Николас д’Артаньян.

– И ты поедешь со мной?

– Нет, не сейчас, позже…

Она поднесла его руку к своим губам и принялась целовать кончики пальцев.

– «Позже» никогда не наступит, – сказал Николас, – если ты попытаешься убить короля. Тебе не удастся спастись, Адриана.

– Нет, у меня все получится, я смогу убить короля, Николас. И потом мы уедем. Вместе.

– Адриана…

– Тс-с… Ты просил простить. Я прощу тебя, мой милый, но ты в таком случае должен смириться с моим желанием. Я пойду навстречу тебе, а ты иди навстречу мне, не стой на месте. – Она помолчала. – Я так хочу уехать с тобой, Николас, но прежде должна исполнить свой долг.

Нежность в его взгляде сменилась жесткостью и сосредоточенностью. Он помолчал и кивнул в знак согласия.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Адриана. – А сейчас… – Она легко высвободилась из его объятий и встала – совершенно обнаженная. Несмотря на полумрак часовни, она почувствовала легкий стыд. С сожалением начала собирать разбросанную одежду. – Где же она? А вот! – Она подняла рукописную книжицу. – Отдай Торси и скажи ему, что я сделаю это.

Николас приподнялся, опираясь на локти, и улыбнулся:

– Поцелуй меня, а потом я подумаю, как выполнить твою просьбу.

Она снова опустилась рядом. И только спустя полчаса они смогли покинуть часовню. По дороге Адриана придирчиво осмотрела свое платье: никаких следов. Чулки! В какой восторг придет Креси, увидев ее чулки.

19. Предатель

Бен неистово колотил в дверь. Душившее его отчаяние придавало силы.

– Роб! – кричал он. – Пожалуйста, открой.

За дверью послышался грохот, кто-то отчетливо чертыхнулся. Наконец раздался скрип отодвигаемого засова, и дверь чуть приоткрылась.

– О, черт, – донесся из-за двери голос Роберта, – а я все гадал, когда ж тебя назад принесет нелегкая. – Даже сквозь узкую щель до Бена долетел можжевеловый запах джина. – Какого черта тебе здесь надо?

– Роб, это очень важно. Пожалуйста, впусти меня. Роберт, ворча, отворил дверь пошире и отступил немного.

– Я потерял работу, – бубнил Роберт. – Но думаю, тебя это мало волнует. Чего притащился? Выбивать из меня остатки долга?

– Да ты мне ничего не должен, Роб. Это я перед тобой в долгу.

– Приятно слышать, – проворчал Роберт. – Поди, чего-то от меня понадобилось. Просто так, по старой дружбе, ты бы не пришел.

– Именно по старой дружбе и пришел.

– Хм. Ты лучше по старой дружбе навести своих друзей в Бостоне.

Бен аж задохнулся:

– Послушай, Роб. Я не понимаю, почему я так делаю. – Слова прошелестели тихо, Бену почудилось, будто он их вовсе не произносил. – Со стороны может показаться, что я легко выбрасываю людей из своей жизни. Когда я думаю об этом, мне делается горько. Я не бросаю людей, это происходит само собой. И я никак не могу понять почему.

Роберт дугой выгнул брови и притворно перекрестился.

– Что ж, сын мой, – произнес он саркастически, – я готов выслушать твою исповедь…

– Какого черта, Роб, я вернулся, чтобы спасти тебе жизнь! – заорал Бен. «Какого черта, какого черта…» – кровь стучала у него в висках. Казалось, будто он находится вне своего тела и со стороны наблюдает, как разыгрывается дурно написанная комедия. Колени у Бена подломились, и он опустился на пол. Горькая мысль пришла в голову: «Как жаль, что самые искренние и здравые поступки в реальности выглядят как дешевая пьеска».