Гвардеец - Дашко Дмитрий

— В палаческих руках не был. Нет ничего, — констатировал он.

— Не единого рубца? — расстроено спросил Фалалеев.

— Вообще следов кнута нет. Спина чистая.

Я обрадовался, что Дитрих был законопослушным гражданином, иначе неизвестно как бы повернулся допрос.

— Государево дело за ним такое, — чиновник продиктовал список обвинений, затем вернулся ко мне:

— Скажи, зачем учинил злодейство на дороге, убив капрала Преображенского полка Звонарского, лакеев его Жукова и Зорина, а иже с ними поручика полка Измайловского Месснера?

— Признаю себя виновным в смерти Звонарского и одного из лакеев, не знаю фамилии. Хочу заметить, что я вынужден был взять на душу грех, ибо застал этих людей за разбоем, учиненным над поручиком. В смерти Месснера моей вины нет. Его предательски застрелил кто-то, оставшийся неизвестным.

— Как смеешь ты, душегубец, клеветать на мужей достойных? — взвился Фалалеев.

— В моих словах неправды нет. Я говорю только то, что видел собственными глазами. Спросите Карла фон Брауна. Он подтвердит.

— У тебя еще будет возможность стать с ним с очей на очи, — заявил чиновник, намекая на очную ставку.

— Прекрасно. Тогда обратите внимание на рану поручика — его застрелили со стороны спины, в то время, как я держал его на руках. Более того, при мне и оружия-то огнестрельного не было. Уверен, в показаниях свидетелей это отражено.

Фалалеев сверился с записями и наморщил нос. Судя по его недовольной роже, я был прав, с этим не поспоришь. Но деньги Огольцова отрабатывать надо.

— Запиши в протокол, что подозреваемый во всем запирался как замерзлый злодей. Приступаем к розыску.

Палач лязгнул огромными клещами. До меня дошло, что под «розыском» понимается не что иное, как пытка. Сердце бешено заколотилось, по хребту прокатились капли холодного пота. Вот он — момент истины.

Писец удивлено посмотрел на чиновника и растерянно пробормотал:

— К розыску, Петр Васильевич? Так на то ведь дозволение Андрея Ивановича быть должно… Как без него-то…

— С Андреем Ивановичем я завсегда договорюсь, — спокойно произнес чиновник. — Давай-ка, Архип, на дыбу подвесь энтого. Пущай на себя пеняет. Виска, она правду покажет.

Надеюсь, услышав эти слова, я не побледнел как мел.

Меня подтолкнули к дыбе, завернули руки за спину. Палач накинул на них петлю, другой конец перекинул через крюк в потолке и резко потянул. Ноги оторвались от земли. В плечах что-то хрустнуло, от напряжения глаза едва не полезли из орбит, я ощутил страшную боль в выворачивающихся суставах и дико заорал. Так плохо мне еще никогда не было.

Глава 7

Я вопил как оглашенный, хрипло хватал ртом воздух. Сил хватало только на то, чтобы не выдать себя с потрохами, не взять чужую вину, не навести поклеп. Ребра трещали, руки не ощущались, мышцы не справлялись с нагрузкой, тело пронизывала острая боль.

Ой, мама, не могу… не могу больше. Как больно! Скорей бы все закончилось… Гады, сволочи! Чтоб вас! И почему я?! Почему со мной?! Что же я такого сделал?! За что наказание?!

— Аааа! — сердце едва не выпрыгнуло из груди.

— Не говорил ли ты слов хулительных, сим заставив Звонарского руку на тебя поднять? — вопрошал раскрасневшийся Фалалеев. — Не поносил ли высокую монаршую особу? Неспроста же Звонарский противу тебя шпагу обнажил.

— Ничего такого я не говорил.

— Врешь, мерзавец.

— Отпустите. Нет на мне вины. Я лишь защищал свою жизнь… Больно мне… Что же вы делаете?!

Фалалееву очень хотелось превратить дело из уголовного в политическое. И что тогда? Смерть, вырывание ноздрей, каторга, Сибирь? Может, взвалить на себя все, признаться даже в том, что не делал, лишь бы избавиться от муки. Нет, я должен бороться, чего бы это ни стоило. Старайтесь, старайтесь, скоты. Издевайтесь. Отольются кошке мышкины слезки. Ой…больно, больно как! Меня же инвалидом сделают. Козлы!

Я отчаянно матерился, но ругательства лишь распаляли мучителей, наслышавшихся в этих стенах такого, что мне и не снилось. Вряд ли их удивили мои трехэтажные конструкции.

— Винись, а то огнем жечь буду! — рыкнул Фалалеев.

Я замычал как корова. На что-то другое при всем желании уже не способен. Вымотали, скотобазы!

— Что, что он сказал? — подпрыгнул чиновник.

— Запирается, — смущенно произнес палач. — Ну да ничего, Петр Васильевич, я ему сейчас встряску устрою. Запоет аки соловей в роще.