Бои местного значения - Звягинцев Василий

Однако в кабинете пусто и тихо лишь по редкому стечению обстоятельств. Вся бригада в разгоне, только ее начальник, Буданцев, на месте. Опершись локтями на стол, он наблюдает за огромной стаей ворон, как всегда в этот час, вдруг поднявшейся из парка в небо и устремившейся к неведомой цели. Обратно они прилетят завтра, тоже строго по часам, в половине восьмого утра. Проверено неоднократно.

Буданцеву как-то муторно на душе, раздражает все: мерзкие запахи остывшего табачного дыма, ализариновых чернил, отдающего блевотиной клейстера в стеклянной банке, кухонный чад из столовой на первом этаже.

Давно хочется есть, но как представишь себе бурые щи с обрывками мороженой капусты и подгорелые макароны по-флотски на машинном масле… Нет уж, лучше потерпеть еще немного.

Сейчас вот подошьет рапорты и протоколы в пухлую папку и отправится домой. С руководством согласовано.

Дело он сейчас ведет странное и жутковатое, даже и для привычного человека.

Жена известного театрального режиссера, недавно арестованного, она же — бывшая вдова еще более знаменитого поэта, давно покойного, одна из первых красавиц Москвы, найдена зарезанной в своей огромной и богатой квартире на втором этаже кооперативного дома в Брюсовском переулке. Горло перехвачено опасной бритвой от уха до уха, весь пол и стены в крови, а украдено удивительно мало. Не взяты ни драгоценные картины, ни ювелирный антиквариат, из-за которых как раз можно было пойти на убийство. Даже простенький потайной сейф, доверху набитый пачками денег, оказался в полной сохранности. Исчезла только наличность из сумочки и ящика буфета, а это едва ли тысячная часть от имевшегося в квартире. Для мелкого воришки немало, но мелкие так не работают. Преступление выглядело одновременно и тщательно подготовленным, и совершенным чуть ли не сдуру, «на хапок», как сдергивают узелок с воза на базарной площади.

Буданцев занимался этим делом вторую неделю, допросил массу свидетелей, облазил навроде Шерлока Холмса с лупой каждый сантиметр комнаты, где случилось убийство, коридоров, крыш примыкающих к дому сараев. Только сотрудников ГУГБ, которые вроде бы случайно (зимой!) оставили незапертой балконную дверь, когда арестовывали хозяина и опечатывали его кабинет, ему опросить не удалось. Вежливо, но как бы и с намеком они все откладывали встречу, ссылаясь на неотложные дела особой важности.

Отчего и появилась грустная мысль, что не все здесь чисто.

Может, действительно списать убийство на пока не выявленного маньяка, которого хлебом не корми, а дай зарезать знаменитого человека? Или на сына «потерпевшей», парня без определенных занятий, сильно выпивающего. Подобная мысль неявно уже прозвучала в одном из начальственных кабинетов.

Додумывать ее до конца Буданцеву отчего-то было противно.

Домой он собирался уходить тоже без особой радости. Вот если б удалось перехватить служебную машину. А так…

На улице холодно, метель, минут двадцать придется ждать трамвая, потом — штурм площадки, давка, брань, торчащие локти, вонь изо ртов тесно сжимающих тебя со всех сторон людей (ну отчего они все жрут чеснок и никогда не чистят зубы?), еще пять минут проходными дворами и лишь потом — «тихая пристань», двенадцатиметровая комнатенка с окном, выходящим во двор-колодец, в малонаселенной коммуналке, всего на пять семей, на Палихе.

Одна радость — комната последняя по коридору, вдали от кухни и клозета, и дверь толстая, вдобавок самолично обитая войлоком и клеенкой, никакой шум не доходит. Закрыть щеколду, стянуть промерзшие сапоги, сунуть ноги в согретые на батарее валенки со срезанными голенищами. Заварить чаю (а можно еще и соточку пропустить для оттяжки), вволю поесть бутербродов с любительской колбасой на мягкой французской булке.

«Вот черт! — вспомнил Буданцев. — А в тумбочке-то шаром покати, придется еще забежать в гастроном, где тоже полчаса, не меньше, давиться в сумрачной, настроенной на скандал очереди, опять же дышать кислой вонью мокрых валенок и бобриковых пальто с воротниками из кошачьего меха… Или плюнуть и отовариться в коммерческом магазине? Дорого, конечно, ну да черт с ним!»

Зато потом — вытянуться на кровати, закурить вкуснейшую, первую после ужина папиросу и почитать. Купленного вчера в «Букинисте» на Сретенке Честертона. «Человек, который был четвергом». Интересная книжка…

Мысли текли лениво, никак не пересекаясь с казенными словами, что он привычно выводил на бумаге.

Буданцев и сам не знал причины владевшей им уже не первый день хандры. Ничего чрезвычайного с ним лично не произошло, дни тянутся такие же, как всегда, — зимние короткие пасмурные дни, когда рассветает после девяти, а уже в четыре опускаются сумерки. Зима, она и есть зима, усталость накопилась, да и обстановка в стране никак не способствует оптимизму.

Давит, как перед грозой, ожидание чего-то еще более грандиозного и страшного, словно мало уже и так случилось. Вроде бы его, сыщика по чисто уголовным делам, впрямую и не касается, а газеты в руки брать противно. О радио и речи нет, пусть дома он его вообще не включает, так в остальное время никуда не спрячешься от черных картонных тарелок в кабинетах и квадратных раструбов громкоговорителей на уличных столбах.

Несоветские мысли, а куда денешься?

Багрицкий правильно писал: «Оглянешься — а кругом враги»… Вот и с этим убийством — расследовать все одно надо, работа такая, а в то же время… Если на самом деле тут не уголовники руку приложили, а коллеги из «Большого дома»? Тогда как? Не захотели общим порядком сажать жену вслед за мужем по каким-то специальным соображениям, а решили вопрос по-другому, с выдумкой…

И если будешь слишком усердствовать, где сам можешь оказаться?

Буданцев уложил в сейф папки с делами, дважды повернул ключ в замке, позвонил начальнику отдела, что на сегодня закончил и идет домой, как договорились. Опустил на рычаги трубку и вдруг решил закурить по последней, как бы уже отдыхая, без спешки и с удовольствием.

Хотя какое там удовольствие, если палишь по паре пачек в день, язык к ночи как печеный. Чуть не четверть зарплаты на «Казбек» тратит, перейти же на дешевые «гвоздики» не хватает характера. И так в жизни мало радостей, да и несолидно, все же целый ромбик в петлице носишь, пусть и цена этому ромбику совсем не та, что армейскому или в ГУГБ.

Конечно, «майор госбезопасности» совсем иначе звучит, чем старший опер одиннадцатого разряда тарифной сетки, и оклад у них там в три раза больше… Правда, сажают их впятеро чаще. Вон в Первом управлении никого знакомых, почитай, не осталось, а в МУРе кто работал, те и работают, за малым исключением.

«Вот черт! — удивился он себе. — О чем ни станешь думать, обязательно на очередную гадость мысли съедут».

Папироса не успела догореть до половины, как пронзительно затрещал звонок старого, в деревянном еще ящике, аппарата.

«Пожалуйста вам! Лучше бы сразу ушел… Да лучше ли? Когда из койки выдернут, едва придремавшего, — куда как противнее. Ну, может, и обойдется, мало ли».

Буданцев снял трубку.

— Здесь еще? Вот и ладненько. Давай быстро ко мне.

Начальник сидел в таком же неуютном, но все же почище и отдельном кабинете, при появлении оперуполномоченного быстро захлопнул коричневую коленкоровую папку.

Секретничает. Хотя какие между ними секреты? Все равно ведь, если что важное, ему же и передаст для работы. Бдительность, так ее мать…

— Что там опять стряслось? Имейте в виду, я по «Брюсовскому делу» плотно занят, первый раз за двое суток поспать собрался… — агрессивно начал Буданцев, без приглашения садясь на расшатанный венский стул. Специально, что ли, им ХОЗУ самую древнюю и никчемную мебель сбагривает? В главке кабинеты совсем иначе обставлены. Дают понять, что рассиживаться нечего, волка ноги кормят? Или начальник такой неразворотливый попался, не может с хозяйственниками покруче поговорить?

— Сам ничего не знаю, — ответил начальник. — Позвонили сейчас из приемной Заковского, спросили, кто у нас самый опытный и умелый розыскник. Я решил, что дело серьезное, и назвал тебя. Велели немедленно явиться…

— Вот уж удружили, спасибо… Могли б и Мальцева назвать. Не дурее меня, а?

Договорить ему начальник не дал. Жестом показал, что все доводы давным-давно известны и смысла не имеют, словами же подсластил пилюлю, как принято выражаться:

— А что такого? На виду окажешься, так и застрянет у начальства в памяти: «Кто там в МУРе самый лучший сыщик? А, как же — Буданцев!» Глядишь, проявишь себя, еще и орденок отхватишь. Наверху это быстро делается.

— Как бы чего другого не подхватить, — буркнул Буданцев, вставая. Мечты об отдыхе, пожалуй, накрылись окончательно. — Машину дадите или пешком на Лубянку шлепать?

— Машину они уже выслали. Спускайся. Синий «Паккард», номер Р-5–25–55. Если быстро отпустят, заскочи, расскажешь, что и как. А домой я тебя потом на своей отправлю.