Гости незваные - Величко Андрей Феликсович

Во времена моей далекой молодости, когда я служил в армии, меня удивляла организация политработы в войсках. Ладно, что в большинстве своем замполиты нудно и косноязычно бубнили что-то по бумажке, но ведь это делалось с утра, сразу после завтрака! Неужели их начальство ни разу не слышало поговорку «сытое брюхо к ученью глухо»? И не знало, что с утра у человека превалирует критическое восприятие, а ближе к вечеру оно меняет знак?

Если вы сомневаетесь в этом, попробуйте, например, перед ужином написать какой-нибудь стих. Перед самым сном его перечитайте — скорее всего, вам покажется, что написано очень даже ничего. Кого-то даже посетит нескромная мысль, случаем не поэт ли он. А потом утром гляньте на свое творение. Ставлю десять против одного, что оно вам покажется беспомощным и корявым бредом. И единственное, чего вы найдете в этой истории положительного — что никому свои каракули не показали.

Всю эту прикладную психологию прекрасно знали в монастыре, и поэтому душеспасительные беседы с послушниками там проводились вечером, после того как спасаемые души за день набегаются с кирпичами и бревнами, причем некоторые еще и по лесам строящейся колокольни. И поговорка про сытое брюхо тут не работала, ибо питание в монастыре было двухразовым чисто номинально. Обед — да, он представлял из себя основательную трапезу. Но вот после ужина аппетит в лучшем случае оставался на прежнем уровне, однако чаще даже немного усиливался.

А то, что падающие от усталости послушники могли заснуть прямо на вечерней службе — ничего страшного, чай, у нас не католицизм с протестантством, где прихожане сидят, как в театре. Наши послушники на удивление быстро постигали умение спать стоя, с открытыми глазами и периодически крестясь при этом. В таком состоянии внушение работало даже эффективней, чем если бы объекты были выспавшись и отдохнувши.

— К нам как-нибудь залететь не собираетесь? — поинтересовался отец Антоний в конце беседы.

— Надо бы, — признал я, — и, пожалуй, где-нибудь через недельку действительно наведаюсь. Но неофициально, то есть никому про это говорить не надо и всяких парадных мероприятий готовить тоже. Я даже мундир надевать не стану.

Действительно, давно пора навестить друга Борю, да и с Тринклером тоже не помешает пообщаться, подумал я, кладя трубку. А то что-то там у них с лопатками для турбин до сих пор не слава богу, может, и замечу чего свежим взглядом. Опять же не помешает познакомиться с жемчужиной Бориной литературно-негритянской бригады, супружеской парой Плешаковых. Первые два романа про Джонни Смуглого муж накропал один, и получилось так себе. Зато потом он, узнав, что его труды никто в России издавать не собирается, а нужны они исключительно для американского рынка, предложил в качестве переводчика свою жену. По словам Бори, дама оказалась просто находкой. Мало того, что в ее переводе мужнины творения, хоть и оставались донельзя примитивными, все же приобрели некоторый шарм. Так она еще и взяла на себя обязанность по поддержанию на должном уровне вдохновения у творца! Ибо в трезвом виде он писать вообще не мог. Но приняв стопку, не мог также и остановиться, так что спустя две-три страницы писатель нажирался до выпадения в осадок. Теперь же под присмотром жены он уверенно выдавал по двенадцать машинописных страниц в день, и его половина утверждала, что эту цифру можно довести и до пятнадцати. Правда, в таком случае творца придется питать не смирновкой, а фишмановкой, в связи с чем заботливая супруга подала письменное заявление об увеличении расценок. В общем, суммарный тираж творческого дуэта Плешаковых, известных в Америке под скромным псевдонимом Том Клэнси, уже подходил к миллиону, а бесстрашный борец за либеральные ценности Джон Сварти потихоньку становился если не национальным героем, то явным кандидатом на него.

Вот таким образом в самом начале октября я и оказался в воздухе, в сопровождении еще одной «Пчелки» взяв курс на Георгиевск. Вообще-то у меня были сомнения — а не поехать ли на поезде, потому как начало октября было по нашему календарю, а по европейскому октябрь уже перевалил за середину. Погода стояла мерзкая, и, хотя мои «Пчелки» много чем отличались от стандартных, большого энтузиазма предстоящий перелет не вызывал. Но как раз в это время где-то в районе Пскова шел внеплановый ремонт путей, и поезда еле тащились, и раньше чем через неделю улучшения ситуации не предвиделось. Так что я все-таки решил лететь, причем первым пилотом, как обычно летал на этом знакомом мне до последнего кустика маршруте.