Разведка боем - Звягинцев Василий

— Тонко, хоть и жестоко, потому что нас могут угрохать и так и так.

— Не более жестоко, чем мы обошлись с чекистом.

Новиков прищурил глаза:

— А в чем жестокость? Нормальная работа. Чем этот агент лучше остальных? Если для пользы революции они чужих жизней вообще не считают, отчего мы должны переживать, что заставили Вадима своего кончить? Багрицкий писал: «Если нужно предать — предай, если нужно убить — убей!»

— Да бог с ним. Интересно, как он со своим начальством разбирается? Мозги мы им залепили крепко, хотелось бы знать, какой будет следующий ход?

— Покрутим варианты. В любом случае они сообразят, что цель наша — не мосты взрывать. Предполагаю, что к завтрему они какую-нибудь хитрую, на их взгляд, операцию придумают. Вот и давай подготовимся…

Вадим сделал все так, как потребовали от него эти странные «полковники». Шульгин напрасно беспокоился — стреляя в голову сексота, чекист не испытал угрызений совести. Здесь прав оказался Новиков. Раз требовали интересы дела, то что значит жизнь одного человека? А здесь информация оказалась настолько неожиданной и важной, что стоила жизни дюжины мелких агентов.

Оказавшись на улице, он, не оглядываясь, быстрым, но не производящим впечатления торопливого шагом прошел несколько переулков в сторону Покровского бульвара и только там остановился, чтобы перевести дух.

Сел на скамейку перед воротами проходного двора, вытер рукавом вспотевший лоб и лишь теперь словно заново увидел окружающий мир. С наслаждением вдохнул пахнущий дождем и мокрой палой листвой воздух.

Честно сказать, он почти не надеялся уйти живым, особенно когда первый полковник затеял свою дьявольскую игру.

За три года работы ему приходилось разрабатывать и лично проводить не одну операцию по внедрению в контрреволюционные организации, но ни разу он не встречался с подобным противником.

Не кривя перед самим собой душой, он признавал, что первый раунд проиграл вчистую. Не потому, что не достигнута цель — тут как раз формально все в порядке. Контакт состоялся, задание Агранова он выполнил — убедился, что в Москву действительно проникла группа врангелевских разведчиков, обеспечена возможность их дальнейшей разработки. Дело в другом — нет ни малейшего намека на цель их появления. Для фронтовой разведки, диверсий, даже организации восстания силами уцелевшего белого подполья присутствие в городе как минимум двух специалистов высочайшего класса просто не нужно. Каждый из них мог бы быть не меньше, как начальником всей белой контрразведки. А их двое сразу! Персоны такого ранга лично через фронт не ходят. Тем более когда их победа почти неизбежна.

С любой мыслимой в подобной ситуации задачей прекрасно справился бы и тот симпатичный подполковник, и даже, наверное, громила Мизгирь.

Вадим потер пальцами виски. От пережитого и от того, что пришлось смешать коньяк с самогоном, еще и без закуски, у него разболелась голова.

Перед тем, как идти докладывать Якову Сауловичу, неплохо бы выспаться. И выпить крепкого чаю. Благо, до конспиративной квартиры на Трубной рукой подать.

Услышав за домами дребезжание трамвайного звонка, он вскочил и напрямик, через двор, выбежал к остановке «Аннушки».

Как раз в то время, когда объекты их интереса чаевничали в гостях, Вадим закончил свой доклад Агранову.

Внимательно выслушав и не задав ни одного вопроса по ходу рассказа, начСПО задумался, откинувшись на спинку стула и скрестив на груди руки. Сообщение агента его более чем встревожило. Хоть и был уже Агранов признанным специалистом, заслужившим авторитет у самого Дзержинского, но оценивал свои силы здраво.

Одно дело, создав гигантскую сеть агентуры — осведомителей и доносчиков, при малейшем намеке на крамолу хватать подозреваемых сотнями и потом просеивать их сквозь мелкое сито, исходя не столько из доказанных фактов, сколько из теоретической возможности и классовой принадлежности, и совсем другое — вот в этих конкретных обстоятельствах выяснить цели и задачи противника. Вадиму он верил и понимал, что с подобным ЧК еще не сталкивалась. Самые сложные из проведенных операций отнюдь не требовали тонкой интеллектуальной игры. Скорее беспринципности и беспощадности. А вот здесь… Да если еще совместить имеющиеся факты с туманными пророчествами профессора Удолина.

— Арестовывать их, ты считаешь, бесполезно? — спросил Агранов, проверяя свои предварительные построения.

— Нет, это как раз было бы крайне полезно, но невозможно. Уверен, что их там просто больше нет. Несколько боевиков, может, и осталось, для отвода глаз, но и тех без большой стрельбы не взять. — Вадим улыбнулся бледно. — Головорезы на подбор, особенно, который Мизгирь. Говорил, что в контрразведке работал, и я ему сразу поверил. Законченный садист.

— И что же это за странное сочетание — аристократ, чуть ли не профессор философии — и дюжина головорезов?

— Вы забыли про второго полковника и еще того, подполковника или капитана. Вылитый флигель-адъютант.

— Допустим, что так. Значит, трое непонятных людей. А остальные — просто исполнители. Но чего?

— А если не исполнители, а просто охрана при этих?

— И так может быть. Но все равно непонятно, зачем они именно на Хитровке появились, зачем так демонстративно? Неужели в Москве для трех таких людей тихого приюта не нашлось? Думай, Вадим, думай, или мне Мессингу брякнуть, пусть себе забирает дело? Строго говоря, ты ведь прав оказался, а не я. Не наш профиль, мы с гражданами РСФСР работаем, а не с армейской разведкой белых. Как?

— Вот если совершенно честно, Яков Саулович, так бы лучше всего было. Да только меня гордость заела. Вы шахматными задачами не увлекаетесь?

— Некогда мне такой ерундой увлекаться. Тут к бабам сходить времени не выберешь… — Агранов доверительно понизил голос, ухмыльнулся эдак по-свойски, и Вадим кивнул сочувственно, хотя знал, что начальник регулярно бывает в «Бродячей собаке» и в театре Вахтангова, не оставляя без внимания ни одной более-менее смазливой девицы.

— Значит, сами будем продолжать. Постараемся кое-кому нос утереть. А как думаешь, что от завтрашней встречи следует ждать?

— Завтра они проверять будут, как мы их поведение поняли…

— А мы его пока никак не поняли, правильно? Твой полковник нам все ходы забил. Он же аристократ, он нас с тобой презирать должен, быдло мы для него, и если мы таковыми себя и изобразим, то он проглотит. Понимаешь, о чем я? Делаем вид, что поверили, будто он тебя за своего признал, ты скажешь, что получил задание продолжать заслуживать их доверие и что твоему начальству нужна какая-нибудь информация. Правдоподобная. Вместе с ним вы придумаете, что сообщить чекистам, а уж мы потом посмотрим, какую дезу он станет нам давать. По крайней мере, будет над чем работать…

Судя по лицу и тону Агранова, ему собственный план понравился. Он действительно был почти что единственно возможным в данной ситуации. Если бы Шульгин с Новиковым действительно были белыми разведчиками, по направлению дезинформации можно было бы установить круг их истинных интересов. Но Вадиму, который несколько раз встречался с Шульгиным взглядом, не слишком верилось, что он сумеет обмануть полковника. И постепенно у него стал складываться собственный план, делиться которым с Аграновым он считал преждевременным. Ведь если белые на самом деле возьмут Москву…

А Агранов, в свою очередь, произнося вполне уместные в его положении начальника слова и выстраивая схему многоходовой операции, на самом деле подразумевал нечто другое.

Вадиму он верил, и если тот говорил, что встретился со специалистами высочайшего класса, то так оно и есть. Но, передавая свой с ними разговор, Вадим не обратил внимания на важнейшую деталь, запомнил ее механически, но не оценил. «Я приехал сюда из любопытства и снова уеду, когда все кончится». Явно не для красного словца сказано. Скорее всего, тот полковник просто проговорился в азарте. Иначе эта фраза была бы как-то замотивирована и имела бы развитие. Для него же, Якова Агранова, она как раз и есть главная во всей истории. Необходимо любой ценой встретиться с «полковниками» и поговорить откровенно. Он-то не рядовой агент, ему есть что сказать и что предложить. В обмен на соответствующие гарантии и выход на круги и сферы, имеющие возможность вмешиваться в ход мировой истории.

Только беседа должна состояться на его территории и на его условиях.

А на всю подготовку, и теоретическую и техническую, — меньше суток.

Новиков вышел во двор. Время по другим меркам было еще совершенно детское, но здесь стояла уже глубокая ночь. Никаких свойственных большому городу шумов и звуков, не сияют огнями проспекты, бросая на небо бледно-багровые отсветы, и если бы не посвистывали на близких вокзалах паровозы, можно бы было посчитать, что сидишь где-нибудь в уездном городишке, откуда хоть три года скачи, никуда не доскачешь.