Битва веков - Прозоров Александр

— Я? Бесовское отродье? — вскинул брови Зверев. — Должен митрополита в митрополицкое и на кафедру? Прости, государь, но, может статься, хоть пояснишь, что творится ныне? А то как бы не напортачил я по незнанию!

— Тут все просто, княже, — тяжело вздохнул Иоанн. — Кровь в начале года пролилась. Знал я о ее неизбежности, тянул как мог, в опричнину те земли выбирал, где уделов боярских поменьше, но и до них срок дошел. В Коломенском возмутились князья, жалованных грамот брать не стали, опричников погнать пытались и тем сечу затеяли. И побилось в той брани знатных князей семеро, да холопов, что им помогали, еще двадцать душ, да дьяков и монахов пять человек, простого же люду за хозяев своих вступились в Губине сорок человек, да в Мавеищене больше восьми десятков, да в Ивановичах три десятка. В Бежецком углу без малого восемьдесят.

— Ого! — охнул Зверев. — Жестоко.

— Токмо начало. В поместье Федоровском четыре сотни разом были побиты. По сыску еще двадцать шесть за затею сего бунта наказаны.

— Усекновением головы, — понимающе скривился Андрей.

— Ты не думай, я злобой и страхом покорности не выбиваю! — весь аж передернулся Иоанн. — Один Бог на небе, един царь на земле! Кто волею своей мне служить обещается, тех привечаю, кто не желает, тем дозволяю жить по своему желанию, средь единомышленников, но от меня и слуг моих подальше. И токмо бунтари открытые, упрямцы, сами первыми кровь проливающие, от меня соразмерную кару получают! Дело же мое по укреплению державы и полного в ней единения не токмо ты, да Хворостинин, да Воротынский ныне поддерживают. Во благо общее от вольностей удельных князья Черемисин и Караулов отказались, князь Трубецкой и братья князья Нащокины, Вельский и Черкасский, князь Василий Барбашев-Суздальский! Многие знатные бояре понимают, что благое дело я творю, и на мою сторону в сем перешли! Однако же есть и охальники, меня пред митрополитом оговорившие, противники пустые всего нового, корыстники, не желающие во общее благо крохой поделиться!

— Верю, в опричнину многие знатные люди перешли, — согласился Андрей. — Она все же расширяется, а не усыхает. Но при чем тут митрополит?

— После беды сей я к нему на службу пришел. Филипп же у меня покаяния не принял, благословения не дал, излишней жестокостью укорил и из храма выслал. Я к нему на новой неделе опять на службу прискакал, подошел за благословением. Он вновь отказал. Я, смирение свое выказывая, снова и снова приходил. Однако же на последней службе, в Новодевичьем монастыре, он прямо во время молитвы начал мне и слугам моим укоры раздавать. Я сгоряча словами хульными ответил. Так и разошлись.

— А не проще было к любому другому попику зaблагословением обратиться? — не понял Зверев.

— Любой и рад бы, но раболепны они и сильному мира любой грех отпустить способны. Мне же искреннее прощение и отпущение от истинно божьего человека надобно. Разве не понимает он, ради чего я стараюсь? Разве не видит, что истинный бунт я усмирял, измену искоренял? Отчего же столь ожесточился? Почему прощения вынужденному деянию моему у Господа не испрашивает?

— Так я должен взять у него для тебя благословение?

— Не дослушал ты, княже, — простонал царь. — Некие слуги с излишним своим усердием вместо смирения решили гнев на святого старца обрушить. Суздальский епископ Пафнутий, боярин Василий Тёмкин, архимандрит Андроникова монастыря Феодосий и дьяк Дмитрий Пивов, да еще соловецкий игумен Паисий затеяли трибунал над митрополитом учинить. И учинили! Церковный суд в ноябре собрали и под обличениями новгородского архиепископа Пимена в колдовстве его единогласно обвинили, звания митрополита лишили. Он же, назвав суд сей лживым, мантию, клобук и жезл им бросил и тем же днем уехал в Богоявленский монастырь.

— Новгородский архиепископ лишает митрополита звания за хулу на тебя? — изумился Андрей. — Что-то раньше в Новгороде такой преданности, мягко говоря, не наблюдалось.

— Поезжай в монастырь, верни митрополита на святительское место, — подвел итог Иоанн. — Хочу, чтобы митрополитом он был! Сам видишь, кроме тебя, будь ты хоть трижды колдун, сие исполнить некому. Иерархи церковные его свергают, слуги мои верные его ненавидят. Мне же от него прощение и благословение получить надобно. По совести благословения, искреннего. На каковое, кроме Филиппа, никто не способен. Поезжай, хочу в службу новую на кафедре Успенского собора его видеть. Где людишки ничтожные святого опозорить пытались, там пусть и служит для их вящего позора.