Битва веков - Прозоров Александр

— Вели тогда мне сани заложить, — потребовал Зверев. — На заднице мозоль уже от седла, и два дня не спавши.

— Велю!

В санях было хорошо. Разлегшись на брошенной поверх толстого слоя сена овчине и накрывшись медвежьей шкурой, Андрей закрыл глаза — а открыл уже во дворе монастыря, тоже изрядно занесенного снегом, в распряженном возке. Кучер тревожить покой знатного господина не посмел, но лихую тройку коней увел в теплую конюшню к яслям. Царская подорожная, которую никто не читал, но смысл которой все понимали, и здесь послужила отличной палочкой-выручалочкой. Через четверть часа князь Сакульский уже стоял в скромной келье инока: топчан, образ в углу и забранное слюдой окошко в побеленной стене.

— Здрав будь, святой человек, — кивнул Зверев. — Чего же ты без царского разрешения из митрополитов смылся? Собирайся, обратно поехали. Кафедра церковная по тебе скучает.

— Ты как с митрополитом разговариваешь, басурманин безбожный! — возмутился Филипп.

— Ты, дружище, уж определись, кто ты есть на деле? — рассмеялся Андрей. — Коли митрополит, то в собор Успенский отправляйся. Коли инок простой, то смирение выказывай, а не гнев.

Князь прошелся по келье, попытался выглянуть в заиндевевшее окно. Ничего не разглядел, повернулся к Филиппу:

I Одного не пойму, святой старец, чего ты на Иоанна так взъелся? Вы же с ним, как близнецы-братья. Он, как во власть вошел, первым делом консерваторию и типографию открыл, ты, как митрополитом стал, тоже типографию у себя на дворе запустил. Он всеми хитростями техническими интересуется, оружие самое передовое изготавливает, литейные дворы строит, мельницы пороховые. Ты, я знаю, тоже мельницы водяные сооружаешь в своих землях, смердов механические сеялки использовать заставляешь. Ты печешься о том, чтобы простому люду жилось легче, чтобы бояре их не давили сверхмерно, и Иоанн тем же самым занимается. Он потому и в митрополиты именно тебя, своей честностью и святостью известного, потребовал, что честному человеку слуги честные нужны, а не рабы безвольные, льстивые и послушные. Что же за кошка между вами пробежала? Ты почему царю благословения не даешь? Разве не знаешь, что не по его вине кровь льется? Что бунтовщиков он властью законной усмиряет?

— Во власти безграничной великий искус, дитя мое, — вздохнул Филипп. — Не всякому он по силе. Ведаю я, что не по своей воле государь кровь слуг Своих пролил. Но знаю я, что обуздать себя во гневе он обязан во избежание жертв чрезмерных. Все в руке Божьей. Кому суждено сгинуть по измене своей или глупости, те сгинут. Тех же жертв, что избежать можно, царь, опасаясь потерять милость Божию и мое заступничество, тех несчастных государь помилует, лишней жестокости испугается. И до того часа, пока не пересохнет поток крови на земле русской, не будет Иоанну моего благословения и моего заступничества. Пресытится казнями — тогда пусть на исповедь и приходит.

— Один Бог на небе, один царь на земле, — задумчиво ответил Андрей. — И ни один волос не упадет с головы без ведома его. Ты, наверное, прав, святой старец. Монарху неограниченному крепкие рамки пределов поведения поставить полезно. Может, благословения ему еще и не положено, но надежда на него нужна постоянно. Посему собирайся и поехали. Иоанн на Руси пока еще царь. И его воля — закон. Если он желает в митрополиты именно тебя, то тебе, стало быть, митрополитом и стоять.

— Меня суд церковный низложил, сын мой. Теперича ничего не изменить.

— Мое имя — Андрей, князь Сакульский по праву владения, урожденный боярин Лисьин, — размеренно ответил Зверев. — И если ты про меня хоть что-то слышал, то понимаешь, что от дел церковных я далек. А вот царю слуга верный. Иоанн хочет, чтобы именно ты был митрополитом и именно ты проводил службы в Успенском соборе. И если ради этого двум холопам придется держать тебя у алтаря силой и петь за спиной, я приставлю к тебе таких холопов. Как мыслишь, кого прихожане поддержат, коли я скажу, что слуги ведут тебя, как благоверного инока, службу церковную справлять? Тебя или меня? Даже интересно промерить, — ухмыльнулся Андрей.

— Ну, ты шельмец бесстыжий, княже! — возмутился митрополит Филипп. — Креста на тебе нет!

— Вернись на кафедру — и можешь меня отлучить.

— За службу верную не отлучают даже отъявленных безбожников вроде тебя, княже, — перекрестился инок. — Ступай к царю обратно, чтобы глаза мои тебя не видели. Сам вернусь, коли он так жаждет. Крестным ходом, а не с холопами. Всенощную отстою и завтра двинусь.