Фатерланд - Харрис Роберт

– Благодарю вас, Гина.

– Всего доброго.

Они кланялись друг другу, как пара японских бизнесменов. Путешествие по воздуху было для Марша непривычным. Незнакомый мир с собственным непостижимым ритуалом.

Следуя указателям, он прошел в уборную, выбрал самую дальнюю от умывальников кабинку, запер дверь, открыл чемодан и достал оттуда кожаную сумку. Потом сел и с усилием стянул сапоги. Хромовые голенища и кафель отражали белый свет.

Раздевшись до трусов, он сложил сапоги и форму в сумку, спрятав в середине «люгер», застегнул молнию и запер замок.

Пять минут спустя он вышел из кабинки совершенно преобразившимся – в светло-сером костюме, белой рубашке, бледно-голубом галстуке и мягких коричневых туфлях. Арийский супермен превратился в обычного гражданина. Он чувствовал перемену и по глазам людей. Больше не видно было испуганных взглядов. Угрюмый служитель камеры хранения багажа, где Марш оставил сумку, вручил ему номерок.

– Не потеряйте. Если потеряете, лучше не приходите, – и кивком указал на висевшее позади него объявление: «Внимание! Вещи выдаются только по предъявлении номера!»

В зоне паспортного контроля, увидев сотрудников службы безопасности, Марш остановился в нерешительности. Первый барьер – проверка посадочных талонов, которые нельзя получить без соответствующей визы. Второй барьер – проверка самих виз. По обе стороны прохода стояли по трое служащих пограничной полиции с автоматами. Стоявшего впереди Марта пожилого человека проверяли с особой тщательностью. Таможенный чиновник говорил с кем-то по телефону, прежде чем пропустил его, махнув рукой. Они все ещё разыскивали Лютера.

Когда подошла очередь Марша, он заметил, что его паспорт сбил таможенника с толку. Штурмбаннфюрер СС, а виза всего на двадцать четыре часа. Обычно понятные сочетания званий и привилегий на сей раз были слишком запутаны, чтобы в них разобраться. На лице чиновника отражалась борьба между недоверием и раболепием. Как обычно, раболепие взяло верх.

– Счастливого пути, герр штурмбаннфюрер.

Пройдя за барьер, Марш продолжил изучение системы безопасности. Весь багаж просвечивался рентгеновскими лучами. Его обыскали, потом попросили открыть чемодан. Тщательно осмотрели каждый предмет – расстегнули несессер с туалетными принадлежностями, открыли тюбик с кремом для бритья и понюхали. Охранники работали с тщательностью людей, знавших, что если за время их дежурства самолет захватят или взорвут террористы, то следующие пять лет они проведут в концлагере.

Наконец он прошел все проверки. Похлопал по карману, дабы удостовериться, что письмо Штукарта все ещё там, повертел в другой руке медный ключик. Потом подошел к стойке бара, заказал большую порцию виски и закурил.

Он вошел в «юнкерс» за десять минут до отлета.

Это был последний рейс из Берлина в Цюрих, и в салоне было полно деловых людей в темных костюмах-тройках, занятых чтением розовых финансовых газет. У Марша было место у окна. Соседнее кресло пустовало. Он поставил чемодан на полку у себя над головой, устроился поудобнее и закрыл глаза. Внутри самолета раздавались звуки кантаты Баха. Снаружи, начиная глухим рокотом и поднимаясь до завывания на высоких нотах, в хор вступали запускаемые один за другим моторы. Самолет, слегка подпрыгнув, покатился по полосе.

Из последних тридцати шести часов Марш спал всего три. Теперь его обволакивала музыка. Вибрация убаюкивала. Он уснул.

Он не видел демонстрацию спасательных средств на случай аварии. Почти не почувствовал взлета. И не видел, как в соседнем кресле оказался пассажир.

Марш открыл глаза, когда «юнкерс» был уже на высоте десять тысяч метров и пилот объявил, что они пролетают над Лейпцигом. Наклонившаяся к нему стюардесса спрашивала, не хочет ли он чего-нибудь выпить. Он открыл рот, чтобы спросить виски, и тут же поперхнулся. Рядом с ним, делая вид, что читает журнал, сидела Шарлет Мэгуайр.

Под ними медленно проплывал Рейн – широкая дуга расплавленного металла в свете умирающего солнца. Марш никогда не видел его с высоты. «Родному Отечеству ничего не грозит: Рейн на страже твердо стоит». Запомнившиеся с детства строчки, распевавшиеся под расстроенное пианино в продуваемом насквозь гимнастическом зале. Кто их сочинил? Он не помнил.

Перелет через Рейн означал, что они покинули рейх и находились над Швейцарией. Вдали в туманной дымке виднелись серо-голубые горы, внизу – аккуратные прямоугольники полей и темные пятна сосновых лесов, крутые красные крыши домов и белые церквушки.