Одиссей покидает Итаку - Звягинцев Василий

Неизвестным, но вполне очевидным способом они изъяли из дома всю квартиру Олега целиком…

Воронцов специально подошел вплотную, потрогал стену рукой. Все верно. Срез прошел точно, будто сделанный лазерным лучом, и только обвал двух верхних этажей и вторичная деформация конструкций слегка маскировали сверхъестественность случившегося.

Но специалисты, конечно, быстро разберутся. И станут в тупик. Скоренько разберут развалины, наверное, уже сегодня ночью, и обсуждать будет нечего. До ученых просто дело не дойдет. Да и что они скажут?

А технику-смотрителю ЖЭКа объявят выговор. На том все и кончится.

Воронцов повернулся и не спеша пошел к машине. Ему снова стало не то чтобы страшно, а жутко не по-хорошему. Как там, в сорок первом, на лесной дороге. А может, и хуже. Все-таки война есть война, и вещи, хотя и трагические, но для войны обычные, совсем иначе воспринимаются в мирное время.

С тем, что Олега больше нет, придется смириться. Он, скорее всего, жив. Для того, чтобы просто убить человека, нет необходимости извлекать из дома брусочек объемом кубов этак в двести.

Если только им не понадобилась именно квартира. Из-за ее содержимого. А содержимое как раз им понадобиться могло. Левашов показывал ночью комнату, забитую полученной от инопланетянки Ирины аппаратурой…

Чтобы попытаться выяснить судьбу Левашова, придется обращаться к Антону. Ничего не поделаешь. То есть — никуда он от этого дела не ушел, как Антон и предвидел.

Воронцов, не сдержавшись, выругался вслух. Стоявший поблизости милицейский сержант заинтересованно вскинул голову, ожидая продолжения. Дмитрий сделал грозное лицо. Открыл дверцу, сел, положив руки на руль. Полез в карман, нащупал пустую пачку от сигарет и еще раз не сдержался. Но уже шепотом.

В конце концов, можно и по-другому. Показать Антону и всем прочим, что не такие уж они психологи и пророки. Послать их всех к черту. Наплевать и забыть. Олега нет. Его не вернешь. Смешно думать, что человек — существо жалкое, слабое, полудикое — может всерьез рассчитывать играть на равных с субъектами, свободно устраивающими такие вот штуки. Свободно манипулирующими пространством и временем.

А мы? Словно папуасы какие-нибудь развивающиеся, заманили белого колонизатора в яму, замаскированную сучьями и травой, стукнули по голове бамбуковой оглоблей и в полном восторге от своей лихости начали веселиться, пить пальмовое вино и закусывать малосольными ананасами.

В то время как другие колонизаторы, которые в яму не попали, похватали автоматы, погрузились в вертолет — и вот они! Прилетели наводить порядок.

Очень убедительная аналогия. И в его, воронцовском, положении самое разумное — возблагодарить Бога, что (и если) пришельцы лично до него не добрались. Ехать надо сей же час к Наталье и — вести ее в ресторан. Помянуть Олега, как положено — и точка. Прицелы зачехлить, стволы вернуть в диаметральную плоскость, команду свистать к вину и на обед…

Воронцову показалось, что на него начали обращать внимание. Ожидать, пока кто-нибудь решит познакомиться с ним поближе или проверить документы, Дмитрий счел глупым. Да и делать ему здесь больше нечего было. Цепочка оборвана. Ни адресов, ни телефонов друзей Левашова он не знает. А если бы и знал? Логично предположить, что операция изъятия коснулась не только Левашова. Любая грамотная спецслужба брала бы всех причастных, одновременно. Закон жанра…

Мотор тихо зашелестел, машина покатилась мимо изувеченного дома. Воронцов в последний раз посмотрел туда, где всего лишь полсуток назад они сидели с Олегом за столом и Левашов излагал ему свою эпопею.

Наверное, если бы не было у него позади двух войн, он испытывал бы сейчас отчаяние, печаль и горечь потери друга. Теперь чувства были другие. Как у разведчика, потерявшего товарищей за линией фронта. Горевать там просто некогда. Надо думать, как в одиночку выбраться и остаться в живых. А если для этого придется сутками лежать в болоте, ночью ползти по минному полю и ножом снимать вражеских часовых — ничего не поделаешь, такая работа…

— Ну и как, капитан, вам эта хохмочка с яйцами? — услышал он за спиной знакомый голос.

Стиль требовал ответа быстрого и достаточно остроумного, но на это у Воронцова резерва эмоций уже не оказалось. Он стиснул пальцами руль, подержал так секунд пять, глубоко вздохнул, ослабил хватку и, стараясь, чтобы голос прозвучал ровно, слегка повернулся к Левашову, уже поднявшемуся с пола и вытянувшемуся вдоль заднего сидения:

— Шуточки у вас… низкопробные… мон шер. — Подумал и добавил: — Только прячешься ты, по-моему, зря. Думаешь, орелики, которые полдома смогли выхватить и унести, через миллиметровую железку тебя не разглядят?

— А очень может быть, — Левашов отвечал бодро и весело, незаметно было, что с ним только что произошло нечто из ряда вон выходящее, а по большему счету даже и невероятное. Впрочем, как раз для него, изобретателя установки совмещения пространства-времени, может быть, и вправду ничего такого не произошло? У монаха Бертольда Шварца взрывом разнесло дом, что здесь неожиданного? Профессиональный риск в пределах допусков.

— Я уже все обдумал. Или на них принцип неопределенности действует, или они, как тот охотник, при выстреле оба глаза закрывают. Техника-то у них классная, что скажешь… Стенка между мной и соседом — в два кирпича, так ровно ряд срезали, а другой остался. Я посмотрел…

— А поподробнее если? У меня времени анализировать не было, и для дедукции информации не хватает…

— Да я ведь тоже ненамного больше твоего знаю. Сидел, ждал тебя. Посмотрел на часы, семнадцать пятьдесят пять было, точно. В дверь позвонила соседка. За деньгами пришла, за уборку подъезда. Я ей дал трояк. Она говорит — сейчас сдачу принесу. Пустяки, говорю. Она: нет, нет, как же, сейчас отдам — и идет к себе. Я машинально выхожу на площадку — и вот тут все и случилось. Сейчас не соображу, показалось или действительно — нечто вроде мгновенного свиста — и сразу стало очень светло на лестнице. Вместо моей стены и двери — открытый вид на улицу. На секунду я обалдел, тут же затрещали перекрытия, потолок стал прогибаться, мусор всякий посыпался, штукатурка с потолка начала отваливаться… Я соседку за руку, и под лестницу. Лестничные клетки прочнее, чем перекрытия…

— Это еще когда как, — вставил Воронцов. — Бывало и наоборот. Дом совсем целый, а пролеты все обрушены. В Порт-Саиде…

— Не спорю. Только мне перебирать варианты некогда было. Но не ошибся. Лестница уцелела. Я довольно резво выскочил во двор. Там уже крик поднялся, народ сбегаться стал, а я вдоль стеночки — и к трансформаторной будке. Ключ на всякий случай универсальный у меня при себе. Сообразил, что возле трансформаторов всякие вихревые токи, искривления полей и тому подобное. Не должны они меня там были заметить. Я в их электронике уже прилично разбираюсь…

Воронцов слушал Олега и думал, что несмотря на грандиозные масштабы втянутых в конфликт сил, экзотически звучащие термины межзвездных стратегий и тактик, внешние результаты проявления этого величия вполне мизерные. И даже — отдающие некоторым провинциализмом. Казалось бы — суперцивилизация, власть над пространством, временем, перебросы энергии галактических масштабов — и в то же время с тремя земными парнями справиться не могут. Это было странно, непонятно, подозрительно и наводило на мысль — а нет ли и здесь тонкого, хитро спланированного и замаскированного подвоха. От таких предположений все еще больше запутывалось и голова казалась заполненной вместо мозгов сырыми опилками, как у одного из персонажей детской книжки.

— Залез я туда и стал тебя ждать… И все. Ты куда сейчас едешь? — спросил вдруг Левашов и приподнялся на сиденье, чтобы выглянуть в окно.

— Пожалуй, что никуда. Поскольку не знаю, как нам дальше быть. Сейчас на Таганку выезжаем…

— Наверное, не стоит тебя сейчас к нам тащить… — с сомнением сказал Олег. — Лучше ты меня возле метро выбрось, прямо у самого входа. А попозже позвонишь… — Он назвал телефон мастерской Берестина. — Если же и там что-нибудь на мой случай похожее произошло — давай договоримся, как связь восстановим.

— Считаешь, в метро безопаснее? Тогда так: я через час звоню. Телефон не ответит — звоню еще раз, через три часа. Не получится — встречаемся в полночь на «Рижской». Внизу, возле эскалатора. Если что помешает тебе или мне — тогда завтра в девять утра на переходе с кольцевой на радиус на «Проспекте Мира». Годится?

— Да все равно… Ну а совсем на последний случай — завтра вечером, в двадцать один… Опять на «Рижской». Устроит, или другие пожелания есть? — Чувство юмора Олег не утратил и сейчас.

— Боюсь, к завтрашнему вечеру нас и как звали, забудут, если сегодня не увидимся.