И пришел с грозой военной… - Калбазов Константин

Куцуми оперся о лопату, вслушиваясь в дыхание натруженных машин. Судя по изменившемуся ритму, судно сбросило ход, а это было возможно только при входе во входной створ. Он устало отер пот, отчего на лице остались черные разводы, и, болезненно сморщившись, уже не в первый раз огладил живот.

– Эй, китаеза, ну чего замер? Опять живот, что ли? – недовольно поинтересовался старший кочегар.

– Митрич, да не ругай ты его, – вступился за «китайца» один из кочегаров, – видать, наша каша ему непривычна, вот и мается. Нехай идет в кубрик. Мы уж, почитай, дошли и без него справимся.

– Справится он, – недовольно пробурчал Митрич.

– Моя лаботай. Моя не ходи кублик, – виновато затараторил Куцуми.

– Да иди уж, – махнул на него рукой Митрич и, подхватив уголь лопатой, забросил его в топку.

Лейтенант больше не стал испытывать судьбу и с виноватым видом, словно побитая собака, побрел из кочегарки. Разумеется, до кубрика он так и не дошел. Найдя укромное место, он прильнул к иллюминатору и стал всматриваться в пейзаж за бортом, не забывая поглядывать за тем, чтобы никто его не заметил.

«Бывалый» медленно втягивался в проход, следуя малым ходом. Вскоре он приблизился к самой горловине между Тигровым хвостом и западным склоном Золотой горы. Дальше было тянуть нельзя. Счет пошел на минуты.

Куцуми сорвался с места и стремглав помчался вниз, в глубь парохода, где они устроили закладку мины. Подбежав к устроенному у самого борта, ниже ватерлинии, тайнику, он установил на часовом механизме время до взрыва в одну минуту и, убедившись, что адская машина заработала, приготовился было бежать, но вдруг обнаружил, что он не один.

– Ты чего это тут делаешь, Ли? – подозрительно глядя на кочегара, проговорил здоровенный мужчина в годах, являвшийся боцманом.

– Моя заблудилася, – виновато промямлил лейтенант, мысленно отсчитывая секунды до взрыва.

– А чего это у тебя там за спиной?

– Тама нициво нет, – продолжал мямлить японский разведчик, уже понимая, что выжить ему не удастся. Если просто попытаться прорваться, то шанс выжить был, однако не было уверенности в том, что боцман бросится за ним в погоню, а не станет проверять, что этот «китаец» делал в этом месте. А насколько было известно Куцуми, боцман в прошлом своем служил минером, потому существовала возможность того, что он сможет разобраться, что к чему, и выдерет провода адской машинки, предотвратив этим взрыв.

Когда боцман к нему достаточно приблизился, Куцуми, не надеясь повалить столь внушительного противника, полоснул ему по глазам растопыренными пальцами и нанес сокрушительный удар ногой в солнечное сплетение. Противника, равного по комплекции, это сразу сломало бы, но боцман вдвое превосходил по массе японца и от природы был крепок как дуб.

Он сначала взвыл как ошпаренный, закрыв враз заслезившиеся глаза, затем глухо хекнул от удара и попятился на пару шагов. Привычное к потасовкам во всех портах мира тело сработало само собой, нож словно по волшебству возник в руке русского моряка, и он, не видя ничего, наугад полоснул им перед собой, не давая противнику к себе приблизиться. Сделано это было вовремя: шедший на сближение для завершающего удара японец только чудом сумел рассмотреть тускло сверкнувшее лезвие и едва успел отшатнуться, отделавшись легкой царапиной на левом предплечье.

Боцман продолжал беспрерывно выписывать пред собой замысловатую дугу, без какой бы то ни было системы, не давая таким образом противнику ни приблизиться, ни выбить из руки оружие. Наконец зрение начало постепенно проясняться, и он увидел смутные очертания врага. Но в этот момент японец все же смог приноровиться и выбить оружие из рук русского, в результате этого он замешкался, и боцман, уже обезоруженный, обхватил его медвежьей хваткой и стал сдавливать, словно паровой пресс.

Куцуми беспрерывно молотил русского по глазам, ушам, наносил многочисленные удары ногами по болевым точкам, но русский богатырь продолжал сжимать свои объятия, неумолимо и безжалостно.

Последней мыслью затухающего сознания диверсанта было одобрение своим действиям, тому, что он поставил часовой механизм только на одну минуту, отводя себе время на спасение впритык. Схватку он проиграл, но и русский не сумел победить его, теперь ему ни за что не успеть.

Отбросив бесчувственное тело в сторону, боцман, превозмогая боль, бросился туда, где копошился «китаец», однако единственное, что он успел, – это заметить циферблат адской машинки и дернувшуюся в последний раз секундную стрелку.