Сотник. Беру все на себя - Красницкий Евгений Сергеевич

Алексей от всего этого совершенно озверел: идти в погоню за ляхами и городненцами — время упущено, надо торопиться на соединение с Корнеем, а тут еще спасенные наглецы кочевряжатся. Приказал окружить выживших полессцев (опять прижали тех к болоту) и разъяснил, что уходить могут только раненые, а те, кто уцелел, но к Пинску идти не желают — мертвецы. Если же кто-то из них считает себя живым, то от этого приятного заблуждения их быстренько избавят добросердечные и милосердные Туровские воины. «Заблуждающиеся» вняли и прониклись, а Алексей лично проверил всех раненых, выискивая симулянтов. Двоих нашел и тут же прикончил под одобрительные реплики своих подчиненных.

Обнаружил и одного из владельцев наглых рож, наносивших визит воеводе Корнею, и огорчился, чуть не до слез из-за того, что тому даже морду набить было нельзя. И так чуть жив: ребра поломаны, одного уха нет, а плечо под тем ухом распухло так, что даже непонятно, целы ли там кости.

А потом Алексей проявил самовольство, да такое, что, в изложении Луки, Корнея это взбесило чуть ли не больше, чем то, что упустили ляхов. Он, прямо-таки, как князь, устроил пир на месте победного сражения! Насчет выпить-закусить было не очень богато (все по-походному), но на том пиру Рудный Воевода принялся одаривать из добычи понравившихся ему воинов, как полесских, так и Давид-годских! И добился-таки своего — около полутора десятков справных воинов (знал, кого выбрать!), попросились под руку Алексея, признав его своим боярином и составив собой его боярскую дружину.

Это действительно был сюрприз! Что подобный обычай был у викингов, Мишка когда-то читал, но о том, что подобное практиковалось и славянскими боярами, услышал впервые. А Лука продолжал повествовать о возмутительном поведении «Лисовиновского примака» дальше. Когда Корней прознал, что Рудный Воевода сам себя сделал боярином, Алексей нагло (действительно ли нагло, или только в описании Луки Говоруна?) заявил, что земли-то Куньевского городища пустуют, и заселить их можно будет холопами добытыми в походе его (его!!!) собственной дружиной, поскольку в дележе добычи по обычаям Ратнинской сотни он все равно участвовать не может, ибо чужак. Заявлено это было в присутствии ратнинских десятников и страсти накалились так, что стоило Корнею лишь бровью повести, и новоявленного боярина нашинковали бы в капусту вместе с дружиной — глазом бы моргнуть не успели. Корней (нет, все-таки, он руководитель «от Бога») резни между своими не допустил, но в том, что это самовольство Алексею еще икнется, Лука Говорун не сомневался — правило у ратнинского сотника всегда было непреложным: жеребцу, которого не удалось объездить, дорога только одна — на мясо. Алексею придется очень и очень постараться, чтобы его чаша сия миновала.

Короче, поводов смотреть волком на окружающий мир у воеводы Погорынского было предостаточно! Фортель Алексея, поставившего Корнея, как говорится, «перед фактом», дурь полесских бояр, которая запросто могла повториться и в других местах (поселений на правом берегу Пипяти, которые придется проходить по дороге к Пинску, было довольно много и бояре там имелись), потери в Младшей дружине, хотя воевать по-настоящему еще и не начинали, трудности предстоящего пути (проводников, знавших оба берега Припяти привел с собой Алексей — надо было бы похвалить, а Корней разозлился еще больше), ну и ляхов упустили. Обидно, конечно, но дело не только в обиде. Ну, доведет князь Городненский ляхов с добычей до своих земель, ну, отпустит в Мазовию, оставив себе часть добычи, или как они там между собой договорились, а потом что? Вдруг да не успокоится на этом, а объявится неизвестно где и неизвестно когда, встряв в войну между Полоцком и Туровом? И ведь наверняка не полезет лоб в лоб, а ударит по обозам или еще в какое-нибудь чувствительное место! Да еще, к гадалке не ходи, самое неподходящее для Туровцев время выберет!

Так, вот, и родился приказ Мишкиной сотне и Егорову десятку: пройти коротким путем через леса и болота (вот и польза с проводников), догнать тех ляхов и Городненцев, которые гонят стадо и полон по суше, вцепиться в них и изводить засадами и наскоками, не ввязываясь в серьезный бой.

Как нелегко бывает уйти восвояси с добычей, Мишка уже дважды наблюдал — после разгрома Куньева городища и в походе за болото. А если тебя еще и преследуют не пяток «людей в белом» или почти безоружные рыбаки, а целая сотня, пусть и мальчишек, но конных, оружных и худо-бедно обученных… Если сделать все по уму, то можно начисто отбить у Всеволода Городненского желание «продолжить банкет». Именно «по уму». Егор по пути заинструктировал на эту тему Мишку, поручиков и урядников, прямо-таки до изнеможения. Как-то у него получилось перейти от зловещего «вернется не больше половины» к почти причитанию: «ребятки, только не зарывайтесь, хрен с ней с добычей, но не дайте себя перебить». Совсем-то уж таким словами десятник, конечно, не говорил, но настроение своими речами навевал именно такое, хотя порой и проскакивало: «карать за непослушание буду беспощадно!».