«Додж» по имени Аризона - Уланов Андрей

– А ты-то сам, – спрашиваю, – давно здесь?

– Де… да, дев-ятый месяц, с ноября 43-го.

– Черт, – говорю. – Так ты, наверно, самого главного не знаешь. Союзники в твоей Франции высадились.

Зря я это сказал. То есть не зря, но надо было все-таки дать ему суп доесть. А так он, бедолага, суп расплескал, побледнел, закашлялся.

Я через стол перегнулся, хлопнул его по спине – он так кашлянул, что галушка, или чем он там подавился, через всю столовку в угол улетела, – выпрыгнул из-за стола, подскочил ко мне и давай трясти:

– Повтори! Повтори, что ты сказал!

– Да успокойся ты! – ору. – Вот уж… темпераментная нация. 6 июня 1944 года союзные войска высадились во Франции, в Нормандии. Второй фронт открыли. А у нас Белоруссию освободили и Украину почти всю. К Польше вышли.

– Й-йе… Ура… Vive la France!

Француз меня выронил и начал по столовой носиться. Правой рукой беретом размахивает, левой – автоматом. Ну, думаю, только бы он от радости палить не начал. А то камень же кругом, как пойдут рикошеты лупить – хватай мешки, вокзал отходит!

Обошлось. Петь зато начал. Я сначала не узнал, слова-то незнакомые, зато мотив… Встал по стойке «смирно», «шмайссер» к груди прижал и подпеваю:

• Aliens enfants de la patrie!..

Гимн, как-никак.

И тут Арчет заходит. Как увидел нас с французом – замер на пороге, чуть меч не выронил.

– А-а… Что случилось-то? – выдавливает. Я ему рукой машу – не мешай, мол. Потом.

– В чем…

Тут Жиль его увидал, подскочил, облапил, перетащил на пару метров – и все это, не переставая петь, – и дальше кружиться пошел.

Арчет от неожиданности аж заморгал.

– А… Что с ним?

Я куплет допел, выпал в команду «вольно», дух перевел.

– Не обращай внимания, – говорю. – Радость у человека.

– О да! – кричит француз. – Я рад. Я очень-очень сильно рад. Друзья… За это…

– Эй, – говорю. – Ты ж при исполнении.

– За свободу Франции…

– Ну, раз за свободу Франции… Арчет, где б нам шнапсика немного, в смысле… этого…

Белобрысый усмехнулся понимающе так.

– Будет, – пообещал и испарился. Где-то в районе кухни.

Я и глазом моргнуть не успел, а он назад с бутылью плетеной и тремя кружками глиняными.

– Вот, – говорит. – Вазольское красное. Пятилетней выдержки. Лучше только у барона есть.

– Ах, – вздыхает Жиль. – За это надо было бы пить мое лучшее «бордо», которое еще дедушка…

– Ничего, – говорю. – Выпьем еще и за Бордо, и за Шампань с Провансом. А пока и это сойдет.

Помню, под этот Новый год мы немецкую праздничную посылку раздобыли, и там, среди прочего, бутылка шампанского была. Все честь по чести – «Франсе Шампань». Ну и Витя Шершень его открывать полез. А он же – деревня, полтора класса образования, хоть немецкие мины курочит лучше любого академика. Короче, шампанского он до этого в глаза не видел, а потому откупоривать начал, как поллитру. И откупорил. А оттуда ка-ак шибанет!

Витя завизжал, бутылку отбросил – решил, как потом выяснилось, что это не бутылка, а граната такая у немцев появилась, нового образца. В общем, полземлянки в пене, а в бутылке осталось только что по донышкам разлить. Может, конечно, поэтому оно мне не показалось, просто не распробовал, но только на вкус – кислятина с пузырьками.

Арчет бутыль откупорил, разлил по кружкам. Встали, сдвинули – Жиль слезы беретом утирает.

– Я… Мы… За свободную Францию.

– И за победу, – дополняю. – Во всех мирах.

Приняли. Арчет по новой налил. Я на него, было, покосился, а потом думаю – да что, в самом деле, в этой плетенке ладно если полтора литра наберется. На троих, считай, по пятьсот на рыло, причем хорошего красного вина – градусы абсолютно не чувствуются.

Хотя… Помню, нас в мае одна селяночка тоже так приветила – наливку на стол поставила. Тоже – в пасть льется, словно вода из родника, и голова как стеклышко. А захотел встать из-за стола – оп-па, ноги-то и не держат. И напарничек чего-то в уголке свернулся.

– А теперь, – начинает Жиль. – Я хочу…

– Я тоже хочу, – встрял Арчет. – Мне, парни, очень по душе этот ваш обычай – пожелания произносить. И я тоже хочу пожелать, чтобы мы… чтобы у нас…

– В общем, – говорю. – Будем жить! Пей, лучше все равно не скажешь.

Выпили.

– А сейчас, – снова начинает француз.

– А сейчас, – объясняю, – третий тост. Молча. За тех… За тех, кого с нами нет и никогда уже не будет.

Приняли. Арчет последний раз по полкружки нацедил.

– Ну… а это…