Земля лишних. Исход - Круз Мария

В конце концов тронулись с места, дольше уже оставаться там было нельзя. На кровь и трупы начали слетаться целые полчища насекомых — так и до заразы недалеко. Трупы бандитов свалили за обочину и покинули место боя. Шли, почти не останавливаясь, до самого ночного привала. На привал остановились там же, где останавливаются все конвои и где ночевали мы вместе с «Ящерицами саванны» Джеймса. Организовались, выставили посты, зажгли костры. Нашёлся в колонне и фельдшер, который более вдумчиво сумел заняться ранеными. Наконец и нам с Бонитой удалось остаться вдвоём.

— Как ты, Guapa? — спросил я, присев рядом у костра.

— Хорошо, — улыбнулась она. — Всё удачно сложилось. С тобой можно воевать.

— Только воевать? — поддел я её.

— Прекрати! Не только, но воевать тоже можно, если время от остального останется, — засмеялась Бонита и стукнула меня кулаком в плечо. Затем она спросила: — Что теперь?

— Хочу этого урода допросить по-быстрому. Мало ли что тут ещё происходит?

— Да, надо, — согласилась она. — Ты не забыл, кстати, что я русского языка не знаю?

— Нет, не забыл.

— Я понемножку учить его начала, несколько фраз пока. Такая у нас будет официальная версия.

— Хорошо, — кивнул я решительно. — Буду учить со всей строгостью, как в техасских школах!

Я уже успел, к удивлению своему, узнать, что школы на территории Техаса практикуют битьё учеников по мягкому месту неким деревянным веслом. Впрочем, в Техасе и в Старом Свете во многих школах это практикуется, а уж когда здесь проповедники стали определять законы, то такая практика стала обычной. Будут дети — отдам в школу подальше от Техаса.

— Я тебе дам «строгость», — зевнув, пригрозила Бонита. — Забыл, как я стреляю?

— Да уж, забудешь такое. Ладно, пойду. Ты со мной?

— Иди, я не хочу, — отмахнулась она. — Лучше здесь подожду.

Я поднялся от костра и пошёл к грузовику, в кузове которого сидели связанный пленный и охранявший его мужчина с АКМ.

— Пить ему давали? — спросил я у охранника.

— Давали, — кивнул тот. — А кормить не стали — обойдётся.

Я сел на боковую скамейку, посмотрел на пленного внимательно. На вид — классический мелкий уголовник с немелкими отсидками. Из тех, что успевают за ворота тюремные выйти, чемодан на вокзале украсть и обратно сесть. Руки как синяки, на пальцах «перстни» ещё с малолетки. На худой груди, видной через распахнутый ворот «камка», тоже всё было покрыто синими разводами «партаков». Тот ещё гусь, в общем.

— Ну рассказывай, как ты, кто ты, что ты? — предложил ему я.

— С чего это? — притворно-равнодушно спросил он.

— А мне интересно, — усмехнулся я, — что ты за тварь такая.

— Душу, что ли, излить предлагаешь?

— Мне до твоей души как до дохлой крысы, — вполне честно ответил я. — Просто рассказывай.

— А мне что, за этого типа скидка будет? — Впервые в его голосе проскочил какой-то интерес.

— Пожалуй, что и будет, — кивнул я. — Насчёт жизни не обсуждается, тут ты по-любому в пролёте, но можно обсуждать, как проживёшь оставшееся время — тихо и мирно или плохо и больно.

— Куда везёте? — проглотив слюну, спросил пленный. На его худой шее дёрнулся кадык.

— В Аламо. Там допросят, потом — к судье, — не стал я ничего придумывать.

— И как тут судьи? — Снова какой-то интерес.

Не проникся товарищ ещё местными реалиями — чувствуется, что и вправду на что-то рассчитывает. Это он зря: тут другие правила, особенно если с поличным взяли.

— Нормально, — показал я ему большой палец. — Подумает и изречёт: «Вы будете повешены за шею и провисите на верёвке до тех пор, пока не наступит смерть». Потом вывезут из города, выберут дерево, петлю перебросят, к фаркопу машины верёвку привяжут и подтянут тебя повыше. Потом падальщикам бросят.

Кадык на грязной шее опять дёрнулся.

— Это какой вариант? Плохой?

— Хороший, — отрицательно покачал я головой. — Почти идеальный.

— Хорошие у вас варианты, — нервно усмехнулся пленный. — А плохой тогда какой?

— Допросят. Будут пытать. Потом продадут конфедератам. Там проживёшь ещё сколько-то — будешь в болотах плотины строить. Будут бить, кормить впроголодь, чтобы не подох, а потом начнёшь от болотной сырости гнить заживо и загнёшься. Когда работать больше не сможешь, даже под палкой, — пристрелят.

— Я, по-твоему, зону не топтал? — чуть даже возмутился он.