Точка падения - Бурносов Юрий Николаевич

— Некогда мне, извини, — сказал я. — Слушай, мне надо срочно твоими услугами воспользоваться.

— Прям так уж срочно? Отложить никак нельзя?

— Срочнее некуда. Поможешь?

— Да не вопрос. Ты это… может, всё-таки сюда? Водка, бабы… бассейн вот он… водичка тё-опленькая!

На заднем плане заржали девки, кто-то разбил бокал или стакан. Может, бутылку.

— Раптор, я в самом деле очень спешу.

— Ну, если в самом деле, — более-менее серьезным и трезвым тоном заговорил Велоцираптор, — то ты очень вовремя позвонил. Ты собрал уже шмоточки?

— Собрал, — соврал я, хотя, с другой стороны, мне и собирать было особенно нечего.

— Тогда пойдешь с ближайшей партией, потому что следующая сам не знаю когда. Народ ушлый стал, побаивается, начитались, блин, книжек… Целая серия… читал такую? Про Зону пишут, типа фантастика. Понапугали всех, хороняки…

— Почитаю как-нибудь, — пообещал я.

Велоцираптор еще раз предложил мне не торопиться и сменить отбытие в сомнительные края на тепленький бассейн, водку и баб, а получив отказ, назвал адреса и явки. Теперь мне оставалось надеяться лишь на то, что никто из людей Джабраила не выйдет на Велоцираптора, а Велоцираптор не сдаст меня им. Хотя вряд ли они могли подумать, что я собираюсь в Зону.

Ведь я для всех выглядел вполне благоразумным человеком, который вовсе не спешил подыхать в страшных муках.

Поезд, попыхивая, подобрался к перрону. Проводница лениво выползла в тамбур, позевывая, спустила трап, протерла неистребимо грязные и липкие поручни и убралась обратно в свою каморку.

Одноэтажное здание вокзала отличалось исключительной нарядностью и обилием декоративной лепнины. На охристо-желтых стенах ярко выделялись белые кудрявые украшательства древнерусского типа, карниз над дверями радостно сиял лепными самоварчиками. В целом вид у вокзала был претенциозный, словно у зажиточной купчихи. Даже перрон был довольно чистеньким и окурки аккуратно сметены в кучку возле урны.

В здании вокзала было пусто: несколько скамеек, составленных рядами, касса и запертый на замок газетный ларек — вот и вся обстановочка. У дверей с банальной надписью: «Выход в город» (тоже, кстати, сделанной в виде цветастого барельефа) и простенько выполненной, но сюрреалистической по содержанию: «Порошок уходи», прохаживался милиционер со скучным лицом. В кассе дородная девица жевала внушительный бутерброд, а у окошка мял в руке паспорт какой-то тип в драповой кепке, не решаясь отвлечь девицу от столь важного занятия. Задерживаться в здании я не стал, вроде незачем было. Никого и ничего интересного. Поэтому я быстро пересек зал и шагнул на улицу.

После унылой прохлады вокзала и рабочей простоты перрона привокзальная площадь казалась ярмаркой красок, звуков и запахов. Она была довольно обширная, асфальтированная. Напротив вокзала, по ту сторону площади, высилось трехэтажное здание городской управы, своей пышностью не слишком далеко ушедшее от здания вокзала. Справа к зданию управы притулился ларек, рядом с ним — автобусная остановка с печальным длинным автобусом темно-синего цвета, в двигателе которого копошился водитель. Рядом его вяло ругали немногочисленные пассажиры.

Из официальных, так сказать, помещений больше ничего не просматривалось. Да и те, что были, производили впечатление унылых и неживых. Жизнь была в другом. Площадь просто-таки захлебывалась этой жизнью: прямо от входа в вокзал начинались ряды разнообразных лотков — из коробок, ящиков, складных столиков, от которых умопомрачительно пахло домашним салом, квашеной капустой и малосольными огурцами. Ко всему этому примешивался запах восхитительных жареных пирожков и медовухи. Румяных бабулек давешний милиционер, видимо, не пускал торговать на перрон, выполняя чей-то указ, а может, и по собственной инициативе. Бабульки упирали пухлые руки в бока и бойко зазывали отведать свои угощения. Время от времени они сцеплялись между собой, стараясь перехвалить свой товар. Посему над площадью воздух прямо гудел от непрерывного гомона, перемешанного с голубиным курлыканьем, воробьиным чириканьем и собачьим лаем. Лай раздавался откуда-то справа, оттуда же явственно тянуло медовухой. Я пошел на запах по перрону, вызвав естественный интерес окружающих, особенно бабок.

Медовуху продавал меланхоличный мужик с телеги. Лицо у мужика было вытянутое и очень походило на морду его же лошади, которая, выпряженная, нехотя жевала сено с телеги. Из сена торчали горлышки пластиковых бутылок, на перевернутом ящике стояли пластиковые стаканчики, из которых можно было продегустировать напиток. Телега ничуть не выглядела экзотично среди остального транспорта: автомобили, грузовики и фургончики были рабочего вида, некоторые явно намного старше той лошади. Рядышком с телегой с небольшого грузовичка, у которого колеса были сплошняком заляпаны засохшей глиной, живенький мужичонка расхваливал молодую картошку. В покосившемся «уазике» было полно фляг с молоком, на крыше притулившегося к нему «запорожца» стояли лотки с яйцами. Следом, в фургоне, виднелись разноразмерные банки с деревенской сметаной. А вот и брехливый кобелек, которого я услыхал издалека: сейчас он сидел и яростно чесался, поднимая кучи пыли. Пес был привязан к ножке складного столика, на котором высились горки домашнего творога в марле и бруски сливочного масла. Столик от собачьих упражнений аж трясся. Сухонький мужичонка, хозяин столика, шикнул на пса и вновь повернулся к собеседнику — краснорожему дядьке с крутыми усами. Эти съехавшиеся из окрестных сел продавцы степенно беседовали друг с другом, обсуждали последние новости из телевизора.