Заметки путевого Обходчика - Львовский Ник

То же было и с укреплениями, надежность коих я и намеревался проверить на собственном опыте. Переть напрямик — не вариант. Эту мысль я отбросил сразу. Парадокс, но мой поддельный паспорт жителя Ганзы в основном срабатывал на станциях, не имевших к самой Ганзе никакого отношения. Потому как сами ганазейци уже давно прослышали об Умельце, и теперь, чтобы пробраться на их территорию одного документика было мало. Здесь завсегда еще какая-то хитрость имелась. Пароль, особый пропуск или приглашение одного из руководителей. У меня всего этого не было. Но вот знание неких обходных проходов я пока что еще не растерял.

Для начала, выйдя на Арбатско-Покровскую ветку, я благополучно миновал треугольник, как бы направляясь в сторону Бауманского альянса. Провожаемый пристальными взглядами охранников, замерших у небольшой, наглухо закрытой железной дверцы, я прогулочным шагом, насвистывая все тот же «Сектор Газа», продефилировал мимо, всем своим видом буквально излучая радушие и абсолютный пофигизм. Особенно ко всему, что касалось бы самой Ганзы. Я даже запретил себе смотреть в эту сторону, силой закрепив свою голову в анфасном положении. От чего мою бедненькую шею, которая сильно затекла, исполняя роль штатива, потом пришлось минут десять растирать. Пока я наконец не почувствовал хоть небольшой приток крови и мощное, весьма болезненное, покалывание тысяч иголок.

До Бауманской я, конечно же, не дошел. И не то, чтобы мне не хотелось. Люди там весьма неплохие проживают. А ежели б я еще пару станций миновал и до Партизанской добрался. Ох, и погудели мы в прошлый раз. До сих пор на самогон смотрю с отвращением. От одного запаха бормотухи в животе такое брожение начинается, жуть.

Зайду, обязательно зайду, но не сегодня. Слова Потапа на счет самозакапывания мне прочно в мозгу засели. Так что не до развлечений.

* * *

Все мои старания оказались совершенно напрасны. Зря я круги нарезал, и на коленях по тоннелю лазил. Высматривал каждую, пусть даже самую малюсенькую ниточку, подозревая, что ганазейцы запросто могли тоже диггера нанять, и ходы вокруг сигналками обезопасить. Зря принюхивался, прислушивался, ждал ночи. Все зря. Меня обвели вокруг пальца, как дитя малое.

Хозяева станции не стали себя заморачивать поисками возможных входов-выходов. Они все решетки заварили, замуровали, закрепили намертво. Кроме одной. Той, в которую я и вляпался. И нет, чтобы до этого я еще парочку подергал. Меня б это точно насторожило. А я ж аккурат к ней родимой, первой поперся. Видать тот, кто руководил этими работами, все очень хорошо просчитал. На отлично.

Стоило мне отодвинуть ее в сторонку и выползти наружу, как через минуту вокруг меня нарисовалась парочка коммандос. Я еще что-то хотел объяснить. Скосить под дурачка. Попробовать вывернуться и сигануть назад в лаз, наконец. Но, меня и слушать никто не стал. Мощный, отлично поставленный удар прикладом в затылок, и, вот — здесь помню, а здесь полный провал.

Очнулся я, в отличие от Никулина, без гипса, но в подвешенном состоянии. В мои запястья, раздирая кожу, вонзились наручники, цепь от которых была продета в крюк на стене. Высота крюка была отрегулирована до миллиметра. То есть мои ноженьки могли коснуться пола разве что кончиками пальцев. Да и то если очень поднапрячься.

В голове от удара еще до сих пор туман и тупая боль, и я никак не могу открыть глаза. Вернее, я их открыл, но ничего не вижу. Или все же не открыл? Мои сомнения развеялись сами собой. Чья-то рука с меня попросту сдернула мешок, который, оказывается, и не давал мне взглянуть на мир.

— Так, теперь до головной боли можно смело добавлять резь в глазах, — мощный луч света был направлен прямо в них. — С электричеством, видать, у них полный порядок — я усиленно заморгал, пробуя навести резкость. Желание хоть что-нибудь рассмотреть, возобладало над естественной потребностью просто-напросто закрыть их и не париться.

Где-то на втором десятке того самого моргания мне все же удалось увидеть того, кто стоял ближе всех. К моему величайшему изумлению это был начальник Проспекта Мира.

— Павел Семенович — я попытался улыбнуться, но болевые ощущения искривили мои губы, превратив во что-то несуразное. Каждое слово давалось мне с трудом, и я подумал, что лучше помолчать. Тем более что мне вспомнилась наша последняя встреча и тот очень прохладный прием, оказанный тогда.

— Очнулся, скотина — первая же фраза явно дала понять, что с тех пор ничего не изменилось. Но, последовавший за фразой, весьма болезненный тычок в живот — это, стоявший рядом громила постарался, уверил меня, что все же изменения произошли. Причем в худшую сторону.