Ниже ада - Гребенщиков Андрей

— Ванька, я никак понять не могу: костюм абсолютно цел, ни одной дырки! Череп и кости тоже в сохранности, ни переломов, ни трещин. Что же его погубило?!

«Месть Хозяйки — ничего не забывшей и не простившей», — вертелось у юноши на языке, но он сдержался и лишь неопределенно пожал плечами:

— Наверное, никто и никогда уже не узнает.

— Мы должны похоронить Игната, — убежденно произнес Костя. — Нельзя его просто так здесь бросить, не по-людски это! Конечно, погребать положено при всех регалиях, оружии и экипировке, но боюсь, в нашем случае так не получится, — продолжал он, обращаясь больше сам к себе, а может, пытаясь оправдаться — и перед Иваном и, опять-таки, перед собой. — У меня рука не поднимется закопать под землю его «защитник», автомат или пистолет, а уж дневник — и подавно!

— Ты нашел дневник? — почему-то не на шутку заинтересовался Иван.

— Вот, смотри. — Живчик заметно колебался, не желая выпускать сокровище из сжавшихся пальцев, но все же пересилил внезапно нахлынувшую жадность и передал другу потрепанный блокнот небольшого формата. Дневник открылся на последнем листе, и Мальгин увидел размашисто написанную фразу:

«Вот и все, боевое крыло станции Динамо полегло в полном составе, за исключением своего командира… Буду прорываться через подземелья. Вот только предчувствия нынче не сулят ничего доброго…»

Записей было довольно много — крошечных, выполненных и на скорую руку, и больших, обстоятельных, выведенных спокойным, размеренным почерком. К удивлению дозорного, часто попадались стихи.

— Живчик, неужто Москвич стишки сочинял? Ни за что бы не подумал!

— Сам ты «стишки», — взвился Федотов. — Ты думаешь, он только палить умел да мутантов резать?! А стихотворения, между прочим, у него не хуже получались. У меня любимое есть, слушай:

— Ну, ничего вроде, — нехотя выдавил из себя Иван. — Но все равно, несерьезно как то… взрослый мужик, а бумагу как подросток марал.

— Тьфу на тебя! — Костик злился, похоже, по-настоящему. — Если не понимаешь, то лучше молчи!

Прошло минут десять, прежде чем Живчик, все это время перебиравший находки, вновь заговорил с товарищем:

— Как «защитник» будем делить? Предлагаю жребием.

Иван представил, как натягивает на себя костюм, в котором когда-то сгнил мертвец, и энергично закачал головой:

— Не надо мне ничего. Ну, разве что, только пистолет — красивый, я такой не видел никогда.

— Это «Беретта», Игнат шибко ее уважал. — В изменившемся голосе Живчика послышалась явственная, совсем нескрываемая мольба. — От противогаза тоже отказываешься?

Юноша с сожалением посмотрел на широкий тонированный визор дыхательной маски, отметил, что она снабжена переговорным устройством — небывалая роскошь! — и с трудом отодвинул ее от себя:

— Забирай. Стандартный противогаз с таким «защитником» будет выглядеть убого.

— Спасибо, вот это по-братски! — Восторженный «побратим» уже не помнил, что чуть раньше едва не набросился на щедрого Мальгина из-за поэзии.

Живчик аккуратно вытряхнул кости Москвича на заранее подложенный кусок ткани, бережно завернул останки и сложил в вещмешок, а затем торопливо натянул вожделенный костюм на себя.

— Ну? Как я тебе в таком прикиде?

— Круто, Костик, круто, — рассеянно протянул Иван, мысленно костеря собственную глупую мнительность, и поспешно, чтобы не выдать истинных чувств, спросил: — Теперь можем идти?

— Эээх, — преобразившийся друг неожиданно поник. — Выгадать бы несколько часов для дневника, но… идем.

Странный зал, столько лет служивший усыпальницей для Игната Москвича, сменился низеньким туннелем, который через полсотни метров уперся в тупик. Но испугаться ребята не успели: в стене, перегородившей дальнейший путь, обнаружились вбитые металлические скобы, ведущие наверх.

Долгое путешествие под землей подошло к концу — тридцать ступеней вознесли друзей на поверхность. Живчик сдвинул массивный люк и осторожно высунул голову. Прямо на него тяжелым и мрачным взором смотрело здание, когда-то гордо именовавшееся Дворцом спорта.

— Костя, где мы?

Живчик задумчиво огляделся по сторонам:

— Мне кажется, мы прошли Щорсу. Кто бы мог подумать…

— Теперь мы герои, — грустно усмехнулся Иван, думая о чем-то своем.

— Так и есть!

— И куда дальше?

Живчик в нерешительности покусал губы и, растягивая слова, произнес:

— Я плохо представляю эти места. Давай где-нибудь укроемся и по карте Игната определимся, что делать дальше? Только…

— Здесь кто-то есть, — перебил Иван.

— Что?!

— За нами наблюдают, я чувствую.

— Но…

Договорить Мальгин не успел — со стороны высотки, стоящей почти напротив Дворца, раздался негромкий, приглушенный большим расстоянием взрыв, и через мгновение ее крыша озарилась неестественно ярким огнем. В небо повалил густой иссиня-черный дым.

— Какого черта?!

— Бежим!

Друзья кинулись напролом сквозь заросли, ломая на бегу хрупкие ветки неизвестных кустарников. Низенькие растения вскоре сменились деревьями — сперва карликовыми, а затем высоченными, полностью скрывающими стволами и кроной серое, безликое небо. Разрозненные, отдельно стоящие деревья превратились в плотный, труднопроходимый лес, и бежать стало невозможно.

— Что… что это… было? Ты видел? — запыхавшийся Живчик тяжело переводил дух. — По нам стреляли?

— Какая-то стекляшка блеснула на солнце. Может, оптический прицел, может, бинокль. Но что-то случилось у них, у наблюдателей, раз так шарахнуло…

— Ничего не понимаю, — признался Костя. Ивану оставалось только согласиться с товарищем — объяснения случившемуся не находилось.

— Ты слышишь? — теперь пришла очередь настораживаться Федотову. — Впереди! Какой-то стук!

Прямо на Ивана, стуча двумя парами копыт, несся кабан! Секунда — и зверь, оттолкнувшись задними лапами, ринулся на замершего от испуга юношу. Огромная туша тяжело, будто в замедленной съемке, оторвалась от земли и смертельным снарядом полетела навстречу жертве. В голове не успевающего ни уклониться, ни отпрыгнуть Ивана оглушительно разорвалась страшная, прощальная мысль: «Все…»

Однако стремительный полет неожиданно прервался — кабан сказочным, фантастическим образом завис прямо в воздухе. Зыркнул налитыми кровью глазами на чудесно спасшегося человека и яростно завыл, но тут же сорвался на визг, жалобный и отчаянный.

— Паутина! — что есть силы заорал Живчик, уже мысленно похоронивший друга. — Паутина, мать ее за ногу!

— Па-у-ти-на, — по слогам повторил обливающийся холодным потом Мальгин и без сил привалился к ближайшему дереву. — Па-у-ти-на, мать ее за ногу…

— Ваня, Ванечка! — Костя схватил друга за плечи, бешено затряс. — Сейчас хозяин паутины придет! Валим отсюда! Не будем больше удачу испытывать!

Федотов поднял с земли ветку и, будто слепец тросточкой, принялся нащупывать пространство перед собой, боясь повторить незавидную судьбу кабана. Новый способ передвижения заставил их сбавить скорость, однако на ум обоим мальчишкам пришла древняя поговорка «Тише едешь, дальше будешь».

Из леса вышли перенервничавшими и совершенно разбитыми. Услужливая фантазия не переставая рисовала картины одна страшнее другой — как ужасный паук заживо пожирал несчастного шестинога, пил из него кровь, высасывал мозг… «Уфф, жуть какая!» — Дозорного передергивало от отвращения. От мысли, что, не нарвись дурной хищник на эту сеть, в нее бы неизбежно попал сам Иван, становилось тошно. А вот Мальгин, мечтавший о привале и хотя бы кратковременной передышке, вмиг забыл о всякой усталости, когда увидел, какие здания раскинулись на кромке внезапно закончившегося леса.

Два мрачных, навевающих самые недобрые предчувствия строения преградили друзьям дорогу. То, что с левой стороны, частично обрушилось и потеряло всю фронтальную стену, а вот правое хоть и уцелело, но выглядело, как настоящий дом с привидениями. Похоже, оно было заброшено еще задолго до Апокалипсиса и ныне дышало почти ощутимой ненавистью к покинувшим и обрекшим его на бесконечное увядание людям. Даже обычно невосприимчивый к таким вещам Живчик что-то почувствовал и, ускорив шаг, двинулся в проход между «нехорошими» пятиэтажками, стремясь побыстрее миновать внушающее тревогу место. Старые сталкеры рассказывали ему, что после Катастрофы в госпитале неведомым образом то ли проснулась, то ли поселилась темная, жуткая и тревожная душа. Но выбитые окна и растрескавшиеся стены плохо были приспособлены для того, чтобы удерживать в себе дыхание этой противоестественной жизни. И госпиталь жрал проходящих мимо путников, высасывая их души, чтобы поддерживать и подкармливать ими душу собственную…