Опасная колея - Федотова Юлия

— Роман Григорьевич, зима нынче суровая, а море не замёрзло — как так получается?

— Морская служба обеспечивает судоходство, — равнодушно пояснил тот. — А вы разве не знали? Наша-то слабовато работает, сами видели, какая ледяная каша вдоль берегов. И датчане, говорят, не слишком стараются. Зато у германцев и ляхов маги очень хороши, про свеев и финнмаркцев и говорить нечего — эти, если захотят, и Ледовитый океан растопят.

— Так что ж не растопили до сих пор? — осведомился Тит Ардалионович немного уязвлено, обидно стало за своих морских магов: неужели так трудно расстараться, чтобы быть не хуже остальных.

— А зачем он им?

…Первая ночь плавания прошла спокойно, только в каюте было жарковато натоплено, и Листунов тонко свистел носом, раздражая Тита Ардалионовича. Но после завтрака, ещё более «безлюдного», чем ужин, мирное течение жизни наших путешественников было нарушено. И виновником тому оказался не кто иной, как Роман Григорьевич — это ему, вышедшему прогуляться на палубу, в глаз попал уголёк.

Он мучился с ним битый час. И тёр «к носу», и разглядывал в зеркало, и полоскал, то в стакане с водой, то просто под рукомойником, но от всех его усилий становилось только хуже. Коварный уголёк переместился под веко и там застрял. Глаз налился кровью, резь сделалась невыносимой, хоть плачь. Вообще то, на пароходе имелся судовой врач, но мы-то с вами помним отношение его высокоблагородия ко всякого рода медицине. А потому, когда долготерпение Романа Григорьевича иссякло, он не пошёл искать помощи на стороне, а воззвал к собственному помощнику, только что воротившемуся с очередной прогулки (убрёл, чтобы не видеть Листунова, а вместо этого постоянно с ним сталкивался — Ивану Агафоновичу, как назло, тоже приболело размять ноги)

— Удальцев, будьте добры, посмотрите, что у меня там? Не то я просто умру, честное слово!

И хотя Тит Ардалионович ещё оставался немного обиженным, смерти своего безмерно уважаемого начальника он не хотел. И не допустил, спасибо нянюшке Агафье за науку! С неожиданной сноровкой вывернул веко, и легко извлёк из-под него чёрную острую соринку. К слову, няня Агафья проделывала то же самое при помощи собственного языка, но Тит Ардалионович постеснялся и обошёлся кончиком платка. На нём он и предъявил Ивенскому свою «добычу».

— Надо же! — восхитился тот, и уголёк зачем-то разгрыз. А потом пожаловался. — Всё равно колет. Вы уверены, что там больше ничего нет?

— Ничего, — заверил доморощенный лекарь. — Просто вы уже натёрли… ладно, давайте ещё раз взгляну, вдруг и правда не заметил?

Ох, лучше бы ему не смотреть, лучше бы Роману Григорьевичу потерпеть — через час другой само бы прошло. Потому что никаких соринок Удальцев больше не обнаружил. Нет, он заметил ДРУГОЕ!

Иллюминатора в третьем классе не имелось, дневное освещение заменяла большая каплевидная лампа, наполненная голубоватым магическим огнём («Заметьте, это совершено безопасно в пожарном отношении!» — специально подчеркнул капитан, показывая им каюту). И не то удивительно, что Тит Ардалионович увидел эту самую лампу в покрасневшем глазу его высокоблагородия — он вообще был наблюдательным юношей, а то, что отражение вышло ПЕРЕВЁРНУТЫМ!

От ужаса несчастный Удальцев застыл на месте, не в силах вымолвить ни слова. Вид у него сделался, будто увидел… нет, не привидение, уж этого-то добра он насмотрелся достаточно, чтобы не впадать в оцепенение. Скорее уж, чёрную гончую, или ещё что похуже.

И тут только Ивенский сообразил, какую ужасную допустил оплошность!

— Вы только не подумайте, хвоста у меня нет! — выпал он панически. Секунду поколебался, выбирая, какой из двух вариантов нанесёт меньший ущерб его достоинству: если Удальцев получит наглядное подтверждение его слов, или если останется в сомнениях? Наконец, решился. — Хотите, покажу? Только надо непременно запереть дверь, потому что если войдёт Листунов, страшно представить, что он может вообразить…

— Не надо! — простонал Удальцев (бедный, ведь он так боялся именно ведьмаков!) — В смысле, не дверь запирать, а показывать не надо, я верю… Роман Григорьевич, ну как же так?! — нужно было что-то сказать, а в голову ничего умного не приходило.

— Вот так! — беспомощно развёл руками Ивенский. — Я сам только недавно узнал, представляете, каким это стало для меня ударом!