Повелитель снов - Прозоров Александр

Тесная камера с кирпичными стенами и крохотным продыхом наверху размерами не превышала комнаты Зверева дома, в будущем. Тут был топчан, присыпанный яркой желтой соломой, засаленная войлочная попона, в углу — небольшой стол и деревянная бадейка, пахнущая «естественными надобностями». Видать, для них и предназначалась. Когда дверь за ним закрылась, Андрей просто рухнул на солому, перевернулся на спину, закинул за голову руки:

— Да… А потолки тут, пожалуй, выше, чем дома, будут… Вот проклятие, как же они все до мелочей про меня раскопали? Корела, Дания, англичанин… Все разнюхали. Не иначе, князь Старицкий постарался. Помнится, про его людишек воевода корельский сказывал, про его… Гаденыш мелкий!

Хотя пятнадцатилетний мальчишка был, конечно же, ни при чем. За ним кто-то стоял. И этот кто-то… Нет, Михайло Воротынский на Андрея изветы готовить не мог. Выискивать что-то тайно, собирать… Нет, не тот человек, не тот характер. Князь — человек прямой и честный. И дружбу свою предлагает искренне, с друзьями знакомит, про оружие с ним говорить интересно. Хотя… Честный-то он честный, но в заговоре против царя участвовал совершенно точно. Может, тот, остроносый? Что заметил, как он князя по носу ногтем скребнул? Тоже не похоже. Союзник-то, устроитель здешнего отравления, тут, в Москве сидел. Да еще четверо близких друзей царских на службу предателям перекинулись. Интересно, кто? Хотя какая теперь разница? Его оболгали, да так хитро, что и самому поверить впору. Слуга султана, любой ценой желает Казань и Москву рассорить, дабы те не стали союзниками, силой могучей. Вдвое более могучей, нежели каждое из царств поодиночке. Отрицать начнешь — дыба. Признаешь — все равно дыба. Рассказать-то про заговор, про лазутчиков османских он все равно ничего не сможет. Поскольку не было ни первого, ни второго.

— Вот такой вот выбор… — Когда в камере стало совсем темно, он глянул в дыру, через которую различалось пятнышко звездного морозного неба, криво усмехнулся: — Значит, игру вы предлагаете лживую и бесчестную? Никаких правил, никакой совести? Ладно, пусть будет без совести.

Князь Сакульский закрыл глаза и начал ткать перед собой подробный образ государя, царя московского и русского, юного, но рассудительного, немножко поэта, немножко музыканта. Эмоционального, привыкшего к книжным фантазиям идеалиста, вдобавок ко всему — искренне, даже истово верующего. Изумительная мишень. Если уж толстокожего Кошкина проняло, то этого впечатлительного интеллигента — и подавно должно убедить.

Ученик чародея скользнул в серебристое облако, что окружало облик Иоанна, преодолел расплывчатые клубы, остановился на краю восприятия, приглядываясь к чужому сну. Царь плыл по реке. Точнее — сплавлялся на небольшом плотике, обнимая за плечо одетую во все белое Анастасию. Мимо них скользили поросшие неестественно зеленой, прямо изумрудной травой берега. По травке ходили чистенькие, белые с черными пятнами коровы и жевали сдобные булочки и ватрушки с творогом, что подбирали откуда-то с земли. Коров то и дело сменяли молодые, красивые пары. Парни в белых косоворотках и тафьях играли на дудочках, девушки в красных сарафанах собирали цветы, которые прямо на глазах вдруг непостижимым образом превращались в венки. В общем, все были счастливы и всем было хорошо.

Андрей сосредоточился, перехватывая чужие образы, чуть-чуть поправил реку — и вот она уже потекла не по земле, а плавно вверх, под пухлые облака, из-за которых слабо проблескивали золотые краски. Вот облака раздвинулись, расступились перед желанными гостями, и воды реки уперлись в серебряные ступени, над которыми, благостно улыбаясь и чуть приподняв руки, замер старец в белых сверкающих одеяниях, с белой ровной бородкой, седыми кудряшками и нимбом над головой:

— Здравствуйте, возлюбленные чада мои, — приветствовал Иоанна и Анастасию властелин небес. — Наконец-то лицезрею я тебя, помазанник мой на святой земле, и тебя, дщерь земная, голубица милая, что дитятю долгожданную для мужа в себе носит.

Старец чуть отодвинулся, позволяя гостям выйти на ступени, после чего милостиво спросил:

— Как управляешься с делами своими на земле, чадо мое? Как правишь народом православным, счастлив ли он твоим владычеством, весел ли? Богатеет он ныне или нищает, спокоен ли, или, от напастей спасаясь, из края в край мечется?

— Я… Я стараюсь, Господи, — прокашлявшись, начал отвечать Иоанн. — Стараюсь справедливым быть. Челобитную избу учредил, куда любой на беды пожалиться может, и просьба его прочитана будет непременно. Боярина Адашева, постельничего своего бывшего, я в нее посадил. Он муж преданный и работящий. Закон ныне готовлю, судебник, что справедливость во всех краях укрепить должен. Мир с Польшей я заключил, порубежную службу на юге и востоке усилил, людей русских обороняя. Посему во всех моих пределах мир царит, покой. Никакого кровопролития.